Отзывы на фильмы Венсана Мараваля

Попасть на этот фильм удалось только с третьего раза. Он идёт в Москве уже почти месяц, а залы по-прежнему переполнены и билетов к началу сеанса не остаётся.
Адель – семнадцатилетняя школьница. Она читает много классической литературы, неплохо пишет в своём дневнике и выглядит старше и умнее своих сверстников. Родители – среднестатистические обыватели, с устоявшимся однообразным и невыразимо скучным образом жизни: спагетти болоньезе из огромной кастрюли на столе (как вариант – курица с картошкой), телевизор и уверенность в том, что в жизни женщине нужно обязательно заниматься только тем, что приносит деньги или жить с богатым мужем, чтобы позволить себе увлекаться такой никчемной ерундой, как изобразительное искусство.
Неожиданно в жизни Адель появляется девушка Эмма с синими волосами, к которой Адель начинает испытывать непреодолимое сексуальное влечение. Эмма старше Адели лет на пять, она художник, учится на факультете «изящных искусств» и вращается в богемных кругах. В доме её родителей – устрицы, белое вино и либерально-буржуазные взгляды. Она великолепно знает философию, боготворит Сартра и знает, чего хочет достичь в этой жизни. А Адель всего-навсего любит детей и хочет работать учителем в начальной школе. Климт и Шиле для неё – имена из другого мира.
Адель влюбляется в Эмму, да и Эмма… Нет, не влюбляется, но Адель ей интересна: она молода, неглупа, сексуальна и обожает Эмму. Так отчего бы и не начать роман? Тем более, что Адель как раз исполняется восемнадцать.
Эмма раскрывает в Адель мощную сексуальность. С мальчиками у Адель такого не получалось, а с Эммой – сложилось, да ещё как. Сцены любви на экране вышли невероятно красивыми, ошеломляющими, страстными и очень искренними.
Два года пролетели незаметно. Эмма развивается как художник, устраивает персональные выставки, приглашает в дом модные тусовки (всё для карьеры). А Адель… Она полностью погрузилась в любовь и ей, кроме Эммы, никого не нужно. Она учит маленьких детей в школе, а вечером занимается хозяйством, готовкой еды (о да, те же спагетти болоньезе) для тусовки и мытьём посуды. Она не хочет развиваться самостоятельно как личность (хотя Эмма ненавязчиво указывает ей на её способности), а хочет полностью раствориться в своей любви к Эмме. В определённый момент Эмме становится скучно, любовь Адель кажется ей навязчивой и даже секса с Адель она уже не хочет. Она увлекается новой подругой Лиз (кстати, беременной), а Адель чувствует себя одинокой и покинутой. Её томящаяся сексуальность ищет выхода и находит в лёгкой интрижке с коллегой по школе. Узнав о происшедшем, Эмма использует этот удобный повод, чтобы закатить грандиозный скандал и вышвырнуть надоевшую Адель из своего дома, да и из жизни. Теперь у неё есть Лиз, которую она тоже не любит, но которая гораздо сдержаннее в эмоциях и полностью устраивает Эмму.
А Адель никак не может избавиться от своей любовно-эротической зависимости от Эммы. Она всё так же работает в школе с детьми, у неё никого нет, нет никаких увлечений, а есть только невероятная тоска по Эмме. Случайная встреча в кафе, встреча на персональной выставке Эммы. Но ничего вернуть нельзя: Эмма не любит её (да и не любила) и, несмотря на ещё тлеющее желание, продолжения не будет. Адель, наконец, понимает, что всё: с прошлым надо расставаться, отпускать его. Без этого не будет будущего. Она уходит с выставки и идёт прочь в красивом синем платье. Очень хочется верить, что Адель рассталась, наконец, со своей зависимостью и будет идти вперёд, познавая себя и новую жизнь. А синее платье навсегда останется с ней как воспоминание об этой красивой, но грустной любовной истории.
Фильм очень политкорректный. Место действия – маленький городок на юге Франции. Однополые отношения воспринимаются в обществе в целом толерантно (хотя у Эммы была однажды проблема с экспозицией из-за неоднозначного отношения владельца галереи – но это, скорее, исключение). Одноклассницы Адель злятся на неё не за то, что она дружит или спит с нетрадиционной девушкой, а за то, что та скрывает это от них. А союз Эммы и Лиз – как раз пример однополого гражданского брака с ребёнком. Межнациональных конфликтов тоже нет – ни в младшей, ни в старшей школе. В городке регулярно проходят вполне себе мирно то гей-парады, то студенческие демонстрации против неудобной политики властей. Причем, отличия одних от других не слишком заметны )))
Не обошлось, правда, без «шпильки» в адрес Америки: одного из представителей художественного истеблишмента – арабского юношу – снимают в Голливуде исключительно в роли арабского террориста непременно с бородой и криками «Аллах акбар!» ))
Фильм "Жизнь Адель" длится три часа, но эти три часа пролетают, как одно мгновение. Работа режиссёра Абдулатефа Кешиша, оператора и главных героинь - поистине великолепна. Каннская пальмовая ветвь - заслуженный результат.

Несколько месяцев я думаю над отзывом, но так до сих пор и не собрала свои мысли в кучку.
Это очень специфический фильм. Из пары сотен моих знакомых оценят его буквально человек 5. Остальные же обзовут его порнухой или скажут, что кино ни о чем. Поэтому я все же удивлена, что мне рискнули его посоветовать. И еще больше удивлена, что совет попал в самое яблочко.
Этот фильм настоящий. Большего и не скажешь. Здесь девочки краснеют и потеют. Утром у них мешки под заспанными глазами, волосы лежат далеко не идеально. Когда они плачут, у них течет из распухшего носа и размазывается тушь. А еще у них настоящие эмоции. Именно это самое трогательное. Пусть мне внешне не нравятся актрисы, пусть меня бесит одна из героинь, но все выглядит так реально, что я поставила высший балл фильму. Местами становится очень грустно даже без помощи слезовызывательного саундтрека.
И хоть для меня этот фильм стал любимым, я не смогу никому его посоветовать. Тонкости L-отношений и затяжные постельные сцены, где все на виду, далеко не каждому придутся по вкусу.

В рамках игры ТТТ. 2 тур. 2014. Тема "Фильм, который, по мнению LynxJunior , мне очень подходит". Просто большое спасибо Ксюше.

Резкий, жесткий и откровенный до беспощадности фильм о жителях бразильских трущоб. Их жизнь совсем не похожа на ту, что можно увидеть в слащавых мелодраматических сериалах, это та неприглядная сторона действительности, о которой те, кто в ней живет, мечтают забыть, а все прочие старательно пытаются не замечать.

Мир насилия, криминала и беспросветной нищеты, мир оружия и наркотиков, мир безжалостных войн между отдельными группировками, в которых гибнет так много людей, что становится совсем не важно, из-за кого началась очередная заварушка. В центре внимания – судьба парня, пытающегося выбраться из окружающей мерзости, он начинающий фотограф и перед нами история снимка, давшего ему шанс на лучшую жизнь…

Увы, этот фильм не просто отвлеченная художественная выдумка, надпись «основано на реальных событиях» и фотографии прототипов героев, приведенные в финальных титрах, совсем не оставляют на это надежды. Да и снялись в фильме по большей части не профессиональные актеры, а выходцы из того самого Города Бога. Ужасно сознавать, что и сейчас люди живут так же, что хоть с описываемых событий и прошли уже десятилетия, но по сути ничего не изменилось, и Город Бога по-прежнему продолжает ломать и корежить судьбы населяющих его взрослых и, что самое страшное, детей.

Красный — цвет силы, жизни, мужества

Пятнадцатилетняя старшеклассница Адель вместе с родителями живет в пригороде Лилля. Ее жизнь обычна, до зубовного скрежета ординарна и стандартна. Ей хочется вырваться из порочного замкнутого круга многоквартирного ада, но пока ее желания не соответствуют удушающей реальности, в которой все движется по заданной свыше колее. Однажды совершенно случайно Адель замечает привлекательную девушку с синими волосами и дотоле неведомые ей чувства и ощущения начинают пробуждаться в душе Адель.

Главный фильм Каннского кинофестиваля 2013 года, награжденный Золотой Пальмовой ветвью и призом ФИПРЕССИ, эротическая драма «Жизнь Адель», являющаяся экранизацией культового графического романа «Синий — самый теплый цвет» Жюли Моро, стала, пожалуй, по-настоящему программным кинематографическим манифестом французского режиссера тунисского происхождения Абделатифа Кешиша, довольно долго завоевывавшего признание как обычных, так и сугубо фестивальных публики и критиков.

Эта лента, названная на волне неутихшего вокруг себя ажиотажа одним из самых заметных в культурологическо-идеологическом плане фильмов XXI века, по сути своей стала апогеем и логическим завершением начавшейся еще на излете 60-х годов сексуальной революции, поставив жирную точку во взаимоотношениях полов, приведя к единому знаменателю благолепствующей толерантности однополые отношения. Также лента Кешиша окончательно отринула традиции классического с точки зрения киноязыка и нарратива кинематографа; «Жизнь Адель» является в высшей степени постмодернистским творением, стилистическая эклектика которого выражается в доведенном до перфекционизма сочетании художественного гиперреализма и нарочитой поэтизации, когда любовно-эротический панегирик, эдакий гимн не столько однополой любви, сколь вообще Любви, первой и искренней, настоящей и болезненной, сплетен воедино с элементами социальной драмы, в которой ярко отображены все проблемы современного европейского общества.

Розовый — цвет чувственности

Две части фильма подобны Инь и Янь, Свету и Тьме. Первая часть фильма настроена на волну классической мелодрамы, в которой Кешиш, прибегая к визуальной метафоричности внутреннего мира главных героев, Адель и Эммы, показывает зарождение первой любви и обретения сексуальности, своего чувственного Эго, противостоять власти которого, противостоять этому сладостному основному инстинкту ни Адель, ни синеволосая Эмма не в силе. Впрочем, они и не особо этому сопротивляются.

Первая любовь априори в современном обществе подразумевает и первый эротический опыт, потерю девственности и сопутствующее взросление. Кешиш, не мудрствуя лукаво, пошел по тонкой грани между хардкорной порнографией и пасторальной мелодрамой, сняв все без исключения эротические сцены, которые в общую структуру и контекст картины вплетены крайне удачно и без дискретности, так, что зритель сам начинает ощущать сладкий трепет и приятную тяжесть внизу. Секс в фильме откровенен, клиторально-эксплицитен, выразителен и страстен, но в то же время каждый акт любви лишен пошлого флера своеобычной влажной порнографии. Это совсем не уровень Марка Дорселя, Мишеля Рико или Катрин Брейя. Натурализм заменен поэтикой чувств, секс в фильме сакрален и Женщина становится истинной Богиней, которую надо отчасти бояться, но в большей степени ей поклоняться. Эмансипация и феминизация пришли к своему закономерному финалу и в современном разноцветном и разноориентированном мире уже можно прожить без мужчины и его прибора.

Синий — цвет преданности и совершенства

Особое место в мифологемах ленты занимает Пьер Мариво — известный французский писатель 17 века, одно из главных произведений которого, «Жизнь Марианны», прямо перекликается с сюжетной канвой фильма Кешиша. «Жизнь Адель» — своего рода перифраз не только «Жизни Марианны», но и всего творчества Мариво, одним из первых в мировой в целом и французской в частности литератур отринувшего традиции комедии дель арте и начавшего разрушать и деконструировать архетипы и стереотипы тогдашней культуры, надевая им по сути символические маски характеров, за которыми прячется сложный и полный противоречий внутренний мир. Адель и Эмма долгое время, вплоть до момента своей встречи, носили такие маски, притворялись, играли, были как все и не выделялись практически из серой массы социума.

В первой части маски сорваны и героини предстают перед зрителем такими, какими они есть на самом деле: живые, преисполненные чувственности и смелости в самовыражении. Первая часть фильма является моральным и физическим освобождением и им противопоставляются все взрослые персонажи, закованные в цепи обыденности, тривиальности, запертые в золотые клетки привычности. Однако во второй части дух свободы исчезает, тонкий психологизм Мариво терпит окончательное поражение и зритель опускается с седьмых небес на грешную землю. Быт, быт, быт и еще раз быт… Впрочем, любовь еще может возродиться, а потому Кешиш не делает финал по-настоящему законченным. Самость и самостоятельность обретены, надо жить и идти дальше, а что там дальше — увы, неизвестно.

Голубой — цвет истины, верности и целомудрия

«Жизнь Адель» — это кино, которое сродни полному переживанию от начала и до конца первых истинных чувств. Без тени прикрас, откровенно и местами провокационно, броско и жизненно, стильно и влажно-эротично, Кешиш снял фильм не о любви двух девушек в маленьком пригороде Франции. Это лента рассказывает вообще о сути любовных переживаний, о взрослении и обретении себя в жизни и микрокосме и макрокосме, о палящей страсти и нежной любви. Кино для поколения Х и соцсетей, построенное по принципу реализма и некоторой пасторальной мимишности. Любовь — не розовая, не синяя, не голубая; просто любовь и просто жизнь. Просто как девственная кровь на белой простыне смятой от ночи страсти постели.

Я уже много лет являюсь большой поклонницей тру крайма, и вот чем больше слушаю/читаю/смотрю на эту тему, тем больше поражаюсь не столько самим маньякам, всё же они исключения из правил, нелюди, выродки, оценивать действия которых нельзя меркой обычного человека, сколько тому, что так или иначе связано с их историями: правовые системы разных стран, действия правоохранительных органов, реакция обычных людей и прочая, вот там порой у меня полный шок и далеко не со знаком плюс. Так и здесь, меня бомбило весь фильм, ведь основан он на реальных событиях, здесь не будет каких-то слишком жестоких и/или кровавых сцен, здесь поражает другое.

Саид Ханаи убил шестнадцать женщин, убил в собственном доме, куда он их привозил и где в обычное время жил вместе со своей семьёй, в которой было трое маленьких детей, но когда его таки поймали, а старались, честно скажем, не так, чтобы очень, в его защиту выступило множество людей, начиная от соседей и заканчивая просто местной общественностью. Ведь он же убивал не абы кого, а проституток, он очищал улицы священного города от грязи, он глубоко верующий человек, совершавший по их мнению не преступления, а благородную миссию.

У меня от этого волосы на голове дыбом стоят до сих пор, как можно расценивать убийство любого человека как-то иначе, чем преступление?!?! Как?!?! Тут со смертной казнью-то вопрос неоднозначный, а ведь там речь идёт о наказании за совершённые злодеяния. И никто, как обычно, даже не задаётся вопросом, что как бы спрос рождает предложение, ведь это они же сами, всё те же правоверные мусульмане, платили этим грязным шалавам за услуги, они - мужчины - покупали их, но, как всегда, двойные стандарты, всегда у таких будет виновата женщина, доведённая жизнью до отчаяния, но никак не они.

Фильм снят очень хорошо, в эту историю волей-неволей погружаешься и поражают не сцены убийств, а как раз таки очень удачные бытовые зарисовки, когда, например, маленькая дочь Саида находит на полу, надкусанное убитой проституткой, яблоко со следами помады и хочет его доесть или когда жена, что-то забывшая, возвращается домой из гостей, а на полу в ковре лежит труп. Или когда журналистку, что влезла в это дело, не хотят селить в отель, который она забронировала, потому что как это, женщина не может одна без штанов занять номер...

Однажды встретились два одиночества. Он и Она, Мужчина и Женщина, которым не нужны ни имена, ни явные приметы. Даже слова им не нужны. Прощай, речь! Их не любили, они не любили, но им захотелось в одночасье стать любимыми, хотя это и очень непросто. Но они нашли друг друга, чтобы стать если не единым целым, то хотя бы каждой по отдельности частичкой мироздания, которая плывет во вселенском вакууме. Плывет, постигая сущность окружающего ее мира, который враждебен, странен и невыносимо мрачен. Не будет невыносимой легкости бытия, ибо и бытия самого не будет. Прощай, мир!

Последний по счету крупный полнометражный фильм мэтра французской «новой волны» Жан-Люка Годара «Прощай, речь» 2013 года является, пожалуй, самым ярким доказательством того, что трехмерный формат и авторское кино, исключительное по своему содержанию, и по форме, могут более чем крепко сосуществовать, играя на положительный профит друг друга. Впрочем, «Прощай, речь» едва ли можно втиснуть в тесные жанровые и синематические рамки, ибо Годар остается Годаром — изощренным экспериментатором и новатором, для которого оптика от Цейса служит входом в иной, потусторонний полисемантический мир, в котором достопочтенный масье есть и Царь, и Бог, отрицающий напрочь все то, что делает кино чистым развлечением.

Рассказанный от лица твари и так бессловесной, собаки одного из главных персонажей фильма, «Прощай, речь» является, пожалуй, не меньшим, а может даже и большим экспериментом Годара со времени фильма «На последнем дыхании», который воспевал и бунт молодых, и исследовал человеческие отношения мужского-женского не с позиций фрейдизма, а с иной, более сложной философской диалектики, мешая несмешиваемое и создавая непривычный вид кино как такового, обыгрывая его формы и само содержание, делая и первое, и второе сугубо вторичным. Однако и не было голой идеи; по Годару, все образы, весь метафоричнеский ряд взаимосвязаны между собой и неотделимы друг от друга, являя цельно спаянный образчик. «Прощай, речь» даже в своем названии носит характер манифеста, вызова привычным кинематографическим нормам, отрицая не только нарратив, но и стандартный киноязык как таковой. Вербально ничтожный, фильм сосредоточен на неискушенной образности, на подчас иноприродном метафорическом и метафизическом визуальном рисунке, отрицая Логос как таковой. Впрочем, как и сюжет, начертанный предельно вскользь. Вместо живых героев, вызывающих зрительское соучастие — фигуры из мира снов, стерильные метафоры, служащие исключительно авторскому замыслу. Что по сути узнает зритель из этого нарочито фетишистского визуального набора, уделывающего Терренса Малика одной левой? Что у героев за плечами опыт брачных отношений, что они были неудачны, однако и их встреча обречена на провал, ибо нет точек соприкосновения; нет ничего общего. Сексуальные путы сильны, но не настолько чтобы оправдать предательство старых чувств. Впрочем, все это носит не более условный и необязательный характер для придания фильму зримой формы. Годар умервщляет в «Прощай, речь» десятую музу, даруя ей новое, почти буддистское перерождение, подменяя и отменяя кино как таковое, заменяя ее чем-то совершенно новым, еще более радикальным, чем Догма или та же новая волна, пиная своим эффектным 3D всех без исключения голливудских старателей, и доказывая, что кино это в первую очередь искусство, а не эксплуатация на низменном, жанровом, тривиальном. Магия кино в «Прощай, речь» обретает явственные черты метафизики, украшенной семантикой лирики, магия без привычных синематических приемов, ибо Годар изобретает кино в своем последнем фильме заново.

Вместо лелушевской по духу истории любви — история глубочайшего апокалиптического и разрушительного человеческого взаимонепонимания, абсурдистской дискоммуникабельности, отсутствия не только слов, но и внятных мыслей. И при этом Годар буквально подавляет зрителей набором символов и фраз, требующих дешифровки и трактовки; в этом фильме совершенно не ощущается время, эпохи в нем смешаны, а образы при всей своей эклектичности — от Гитлера до Эйзенштейна, от Достоевского до Солженицына, от Фолкнера до Гюго — так или иначе ведут к финалу к единым закономерностям по Годару, что речь, как и кинематограф, мертвы, что все в этом мире записано на всевышнюю матрицу. А что же любовь? Если партнеры не слышат и не слушают друг друга, и каждый пребывает в своем уютном микрокосме — то и она мертва.

Испанские режиссеры, братья Алекс и Давид Пастор, уже не в первый раз фантазируют на тему различного рода эпидемий, охватывающих человечество. Если в их дебютном полнометражном фильме лютовала инфекция, то на этот раз зрители могут выучить новое слово "агорафобия", то есть боязнь открытого пространства. По сюжету фильма первый приступ загадочной болезни был зафиксирован в выпуске новостей, где показан ролик с самоубийством подростка, боявшегося выйти на улицу. Постепенно иррациональный страх охватывает всю Барселону, включая главных героев фильма. Создатели не ставят перед собой задачу объяснить загадочный процесс. Эпидемия тут носит чисто апокалиптический характер, что лучше отражается в оригинальном названии "Последние дни".

На фоне разрушающих город событий разворачивается в форме флэшбэка личная драма героев. Один мужчина направляется по подземке при помощи GPS-навигатора в сторону больницы, где лежит его отец, а второй - хочет попасть домой к своей супруге. Но в экстренных условиях это не так уж просто, когда кругом царит хаос и полная неразбериха. Таким образом, двух мужчин объединила одна общая цель - встреча с близкими. А весь парадокс в том, что в реальности они наверняка не стали бы друзьями, поскольку один хотел уволить другого. И этот фильм даже можно назвать фильмом о мужской дружбе, когда один готов прикрыть спину другому в схватке с настоящим медведем. Сам сюжет напоминает немного фильм "Слепота" по атмосфере.

Но ближе к концу доминирующий жанр снова меняется и на передний план выходит мелодраматическая линия Марка в стиле "Последней любви на Земле". Это действительно красиво снято. Пусть пафосно смотрится, но что еще может заставить нас преодолеть свои страхи и инстинкты самосохранения, если не любовь к близкому человеку? Тем более, Ким Гутьеррес действительно неплохо играет. Я его давно уже запомнил по "Бункеру". А вот Марта Этура не впечатлила здесь. Её эмоции какие-то пластиковые, как будто она снимается в рекламе зубной пасты, а не в драматическом фильме. Концовка тоже не убедила, но это уже пошла чистая постапокалиптика. Наверное, я просто равнодушен к этому жанру. Также стоит отметить качество технических моментов. Именно за это я прежде всего люблю современное испанское кино. Они тратят деньги с умом, получая за небольшой бюджет качественную картинку. Смотрится свежо, даже несмотря на банальность фабулы.

Так называемое «французское эпатажное кино», к основным представителям которого можно в первую очередь причислить Жан-Клода Бриссо, позднюю Катрин Брейя да полукровку Гаспара Ноэ(его в особенности), примкнувших к нему вскорости Жана Кунена и Жан-Луи Коста, а также представителей «новой волны», но уже во французском хорроре — творческие тандемы Катте-Форзани, Бустилло-Мори, Ажа-Халфун, Делепин-Керверн, а также Бельво-Понзель, если конкретиризированно брать отсчет с картины «Человек кусает собаку», появившееся на исходе 90-х годов прошлого века в ознаменование и в качестве констатации очередных смутных времен и экстатических перемен во французском обществе, пережившем сытость восьмидесятнического периода и новый приход буржуазии на фоне медленно разрушающихся социополитических институтов, по сути стало ответом уже современников ушедшей в историю «новой волне» Годара, Трюффо и прочих. Новые французские эпатажники, в течение более чем десятилетия выпустившие ряд весьма нетривиальных киноработ, призваны были расширить рамки привычного, закосневшего в консервативности киноязыка, переизобрести кино как таковое, еще больше извратив постмодернистские реалии, но на поверку в большинстве своих кинематографических образцов Бриссо и Ко раздвигали ноги, расширяли клитора, расчленяли детишек, восхваляли кадаврические культы или совокуплялись с трупами. Не метафорически, естественно, а вполне прямолинейно, искренне считая, что шок — это по-нашему. Преуспевший более всех на сим поприще Гаспар Ноэ, перманентно стремившийся даже к антикинематографичности в своих картинах, начиная от дебютной «Падали» и завершая скандальной «Необратимостью», относился к той распространенной категории анархистов-нигилистов-онанистов от мира режиссуры, кто чрезвычайно успешно создал в своей маргинальной киновселенной культ Антигероя, склонного к излишне максималистским, а потому чересчур предсказуемым моральным выводам, ставших центральными во всем творчестве Ноэ, как-от «Время разрушает все» или «Один против всех»(последнее и вовсе является формулой всего мировоззрения Ноэ). Тривиальность, собственно, драматических конфликтов Ноэ густо унавоживал чернушностью, упоением грязью и мерзостями, их нарочитой поэтизацией вплоть до 2009 года, когда достопочтенный режиссер выпустил свой самый главный и самый зрелый фильм — галлюциногенный трип «Вход в пустоту», в котором избыточность низменного не стала самоцелью, а голая изнасилованная идея о перерождении не утонула в реках крови и спермы, поскольку все в этой картине, начиная от сюжета — сугубо номинального, между тем — и завершая изысканным изобразительным рядом, в котором яркий кислотный рисунок монтажа рифмуется с темами Стенли Кубрика и Ричарда Керна, цельно и неразрывно.

Воспевая умирание, сладостный бред наркоманской дремы вкупе с прохождением центрального героя картины через шесть лок, буддистское перерождение по заветам Рэймонда Муди и «Бардо Тодола», Тибетской Книги Мертвых, цитируемой в фильме порой даже слишком навязчиво, тем не менее, Ноэ лукавит, будто упрощая весь нарратив до привычных односложных фраз. В «Необратимости» клуб «Прямая кишка» был лишь преддверием Ада, он был начертан резко и быстро, показывая иную реальность, иную форму мучительного бытия мельком; во «Входе в пустоту», где ночной клуб «Пустота» синонимизирует аналогичному клубу из «Необратимости», Ноэ уже предлагает на молекулярном и бессознательном уровне погрузиться в Ад, при этом подразумевая не только философию Бардо Тодола, но и философию пустоты Нисидо Китаро, говорящей о невоплощенности человеческого Я, о бытие и небытие, которые тождественны между собой, об этом вселенском Sein и Nichtsein, ведущем к самопробуждению через кошмарное осознание реальности.
Собственно, именно последнее — небытие по ту сторону жизни и бытие, то есть сама жизнь Оскара и Линды, напоминающая бесконечный кошмар, или сон в еще более ужасающем сне лавкрафтианских Древних — царствует в картине ощутимее всего. Поэтика низменного, пропитанная смрадом изысканий Жана Жене, Пелевина(его по касательной, но все же схожие мотивы проглядываются), Рю Мураками и Онироку Дана, Брета Истона Эллиса и Ирвина Уэлша — трип в вагинальные глубины с последующей эякуляцией синонимизирует и в то же время иронизирует над «Грязью», тогда как отсылкам к их наиболее значительным произведениям «Вход в пустоту» даже перенасыщен; грязный реализм парадоксально соседствует с сугубо философической послесмертной тропой Оскара и к самому себе, к новому осознанию и воплощению, и к той всеобъемлющей материнской груди этого Nichtsein, Пустоты, почти что Шуньяты, исходя из которой все и все условны и в которой герою суждено раствориться, стать частью экзистенциального пространства, отрешившись от любой прозы, связывающей его с самой жизнью, которая, по Ноэ, вторична и слишком мучительна, чтобы держаться за нее, бороться. Спасения от обреченности режиссер видит не в спасении души, не в исцелении от пороков, аддикций и демонов, этих асур, которые давно овладели Оскаром и Линдой в их земном воплощении, а в еще большем угнетении собственной плоти, в самоуничтожении, в боли и страданиях, которые в конце концов приведут к закономерности новых рождений. Путь к спасению лежит через вход в Пустоту, через невозможность этого спасения тривиальными способами, без Ада нельзя постичь ни Рай, ни Чистилище, но по Ноэ именно Ад и есть этим Раем. Вообще же, «Вход в пустоту» — фильм и политеистический по духу, и в мрачных инфернальных видениях, не говоря уже о финале, в гротесковом ключе переосмысливается и идея непорочного зачатия, и христианского самопожертвования.
Безусловно, ставить диагноз фильму вовсе не означает ставить диагноз всему обществу, в условиях которого он был создан, однако «Вход в Пустоту», искусно зарифмовывающий низменное с высоким, Жене с Китано, творя треугольник Эрос(подразумеваемый инцест) — Ничто(Nihil) — Танатос, греховность и святость, плоть и дух, придающий идее Сверхчеловека оттенки маргинальности, кажется самым философским и замысловатым фильмом Ноэ, тем образцом чистого, лишенного любой жанровой шелухи, кино, которое уже и не кино вовсе к финалу, но новая реальность, новый миф и мир о жизни, которой не было, но к которой все стремятся. За пределами сумеречной зоны, за пределами смерти, за пределами любви. За пределами иглы, с которой капает на пол окровавленный растопленный героин.