Отзыв ArturSumarokov о фильме «Мистер Холмс»

Он был уж стар, немощен и практически одинок. Память — не та, а то и вовсе нет; интуиция — не та, иногда и чувство пространства подводит; дедукция — совсем не та, хотя остался еще порох в пороховницах. Жаль лишь только, что его так мало, что едва ли некогда славный обитатель Бейкер-стрит сумеет выдержать этот дальний марафон с препятствиями. Однако прошлое взывает к себе, его тени неумолимо наступают, удушают, воскрешая давнее незавершенное дело 50-летнего срока годности. И будь он проклят, если не сумеет разрешить это тяжкое бремя, ведь Холмс всегда остается Холмсом, даже на десятом десятке собственных прожитых лет, когда на смену привычной умиротворяющей архаике конца XIX века пришла суетность века ХХ. На дворе 1947 год, а Шерлок Холмс вновь идет по следу преступника, сплетшего зловещую паутину обмана и страха.

Американец Билл Кондон — очень неровный режиссер, начавший свою карьеру еще в середине 80-х годов добротным мелодраматическим триллером «Сестра, сестра», который, впрочем, остался незамеченным, как и ряд последующих киноработ молодого постановщика, большей частью решившего вспахивать фертильные поля телевидения и малобюджетных фильмов ужасов. Оскароносные «Боги и монстры» стали, конечно, исключением из творческого правила Кондона снимать все что дают, но не более того, ибо потом, вплоть до нулевых и во время них, режиссер пробовал себя в различных жанрах, разродившись как успешной кинобиографией выдающего сексолога в «Кинси»(вторая авторская удача некондового Кондона), музыкальной вариацией эпизодов биографии Дайаны Росс в афромюзикле «Девушки мечты»(удача N3) и испохабив по-конформистски бытие Джулиана Ассанжа в протокольной стерильной «Пятой власти».

Представленный же во внеконкурсной программе нынешнего Берлинале новый фильм Билла Кондона «Мистер Холмс», основанный на романе-бестселлере Митча Каллина, автора «Страны приливов», выглядит в первую очередь как реванш режиссера в жанровом кинематографе после неудачи «Пятой власти». Впрочем, было бы крайне опрометчиво предполагать, что «Мистер Холмс» Кондона станет всего лишь стильным развлечением, ибо на мелочи на сей раз режиссер не разменивается, действуя в картине иногда резкими мазками, но большей частью — тонкими штрихами, создавая удивительно сбалансированный, грустно-меланхолический и при этом предельно напоенный сгущенной напряженностью фильм, в котором знакомые всем и каждому персонажи культовой литературной диалектики Конан Дойля существуют в иных авторских координатах, а на смену своеобычного детектива пришла драма — истинная, неизбежная, но, что важнее всего, реалистичная. На фоне же многочисленных постмодернистских и фактически уже отстимпанкованных переосмыслений, вариаций на тему, римейков и ребутов, посвященных житию двух английских джентльменов Ватсона и Холмса, лента Кондона «Мистер Холмс», чья литературная родословная ограничивается не только Конан Дойлем(хотя куда уж тут без кивков в сторону признанной классики; точнее — уважительных отсылок), а роман Митча Каллина пересказан образным языком кино стильно, увлекательно и без явных прошибов и пробелов, хотя и чуточку видоизменен в угоду большей сюжетной насыщенности действием(впрочем, механистического карнавала и льющегося смолой слоу-мо а ля Гай Ричи не будет, слава Богу), смотрится чуть ли не самым адекватным образом, представляя из себя на выходе не слепящее бессмысленным экшеном зрелище ради самого зрелища(в пресыщенно визуальной зрелищности Кондону можно смело отказать), каковое бы оно не было эффектным(в данном случае скорее аффектным), и даже не классический детектив, хотя все загадки, связанные тугим морским узлом многочисленных змеиных интриг, развяжутся без шаблонности ходов и убийцей окажется отнюдь не дворецкий, сколь драмой о ненужности и старости, о приближении смерти, с которой наш герой вынужден бороться по сути самостоятельно, ибо помощи даже от близких ждать не приходится.

Примечательна в этом смысловая нагрузка, которая ложится на само место основного действия фильма — Сассекс. Место поэтического уединения, в котором все гармонично по своей структуре момента — как вечного, так и сиюминутного. Режиссер выхватывает незначительные детали этой сочной картины мира, в которой уж не слышны более грохоты войны и где память людская способна излечиться от тлена болезней и плена эскапизма: увядшая листва, тучи, набирающие свой вес чернотой воды, старинные здания, лишенные хозяина. Дух традиций, плоть старого времени, для которого убеленный снегом седин Холмс по-прежнему свой. Из этих деталей идеальной природной композиции Кондон складывает целостный портрет самого Холмса, который так же стоит на грани пропасти между жизнью и смертью, пережив смену эпох, поколений, но по-прежнему держась за свое мировоззрение, в чем-то настолько уже устаревшее, что он становится просто смешон и неуклюж. Но в этом его трагедия, в том, что он остался один. Викторианский старец, но в которого верит сам режиссер, давая ему, как и Каллин, последний шанс на собственное возрождение. Из пепла.

Поддаться же исключительным депрессивным настроениям типического английского сплина Кондон вполне мог, превратив свою ленту в очевидный набор авторских аппликаций-размышлений о том, что старость не радость, но та еще гадость, а дряхлость — и большая пакость, тогда как и вовсе смерть неизбежна. Но постановщик выстраивает композицию фильма так, что к этим невеселым идеям, невысказанным тем не менее вслух, а остающимся сугубо периферийными, зритель приходит сам, ибо лирических отступлений в картине не так уж и много. «Мистер Холмс» — это не разрушение канона, не деконструкция и демифологизация; это сам канон, многократно заключенный в степень тотального авторского абсолютизма сдержанной драматургии и многослойной жанровости, ибо фильм опирается в большей степени на синематические традиции Ричарда Аттенборо и классического дуэта Мерчанта-Айвори, полные академизма и лиризма, а не формализма. Собственно, «Мистер Холмс» и крайне универсален, будучи пронзительной историей о непокорной старости, вырывающейся что есть сил из пут собственной смертности. О смысле жизни, которую можно постичь лишь заново начав жить. Пускай и в последний раз.