Отзыв ArturSumarokov о фильме «Немыслимое»

Главный вопрос, вынесенный в авангард фильма «Немыслимое» 2009 года режиссёра Грегора Джордана — приемлемо ли применять неприемлемые методы во имя благих целей, во имя государства и спасения миллионов жизней? — уже давно не является риторическим или требующим философского ответа просто потому, что все так или значимые на политической, а не географической, карте мира государства с сугубо гегемонической национальной диалектикой давно внятно сказали своё «Да!» всеобщему применению пыток в частности и политике террора в целом во имя сохранения государства как такового, дабы не происходило сползание в хаос, смуту и прочие прелести тотального разгосударствления и морального разжижения и разложения. Так уж выходит испокон веков, что цель оправдывает средства; гуманизм умер ещё во времена Римской империи. Однако Грегор Джордан, создавший в «Немыслимом» редкостный сплав сугубо жанрового и провокативно политического кино, torture porn и психологической драмы, вносит в эту мысль о победе большего зла чуть меньшим нотки сомнения, которые на выходе превращают этот фильм в несколько размытое авторское высказывание о праве вообще на применении силы в тех или иных ситуациях.

В картине зеркалят друг друга противоположностями жизненных философий лишь два персонажа: Эйч и Броуди. Две правды, две стороны одной медали. Эйч — это тотальное олицетворение права на все что только можно и нельзя; этот персонаж, немаловажная часть Системы, в сущности своей нигилистичен, для него насилие не столько оправданный метод борьбы с терроризмом, сколь фетиш, наслаждение. На нем лежит четкая чёрная тень дегуманизации, деградации, ибо ему нравится чужая боль, которой он упивается до пьяну как вампир. Но именно такой герой и становится метафорой современной Америки, его маленькое, уютное насилие не менее страшно, чем то большое, что учиняют такие сверхдержавы. И рано или поздно, но мелкий бес Эйча стал бы большим, он сам превратился бы в массового убийцу тех, кого ему положено защищать. Это объективный путь любого палача (суицид происходит реже, чем хотелось бы). Но не меньшим орудием террора является Броуди, чья либеральная мягкотелость разрушительна и ведёт к не меньшему кошмару, чем вседозволенность Эйча. Её неспособность мыслить большими государственными категориями оказывается обоюдоострой, ибо рано или поздно террор обернётся против неё. Непротивление насилию, вообще вся философия ненасилия вынужденно утопает в нашей новой чудесной (ир)реальности, где слабым уготована самая худшая раздача. Слабость никогда и никого не спасла, только погубила, жалость к тем, кто преступил определенные общечеловеческие нормы просто ошибочна. Это блажь, отсутствие стержня внутри.

Но в то же время в картине ощутимо рефлексирует чувство всеобщего сомнения, ибо и террорист Янгер то тоже прав в своём бунте против Системы, которая порой бывает слепой и бесчувственной сукой, ибо что для государства один человек. Бунт Янгера прост и понятен в своей очевидности, это маленький человек, которого не замечали, не видели, не знали, обрекли на полное отсутствие своего мнения, ведь даже в демократическом обществе слово даётся далеко не каждому, а в «Немыслимом» показывается общество, где демократией и не пахнет. Есть лишь её лицемерная маска. Как и нет презумпции невиновности; твоя вина лишь в том, что ты попался. В чем-то это почти гоголевский бунт, но достигший масштабов апокалиптических. Примечательно, что в картине Грегора Джордана нет даже на уровне периферии стержневого для подобных жанровых творений цивилизационного конфликта между Востоком и Западом, ибо объект немыслимых пыток все же свой, хоть и интегрировавшийся своевольно на сторону ислама; это главное проявление того социального бунта Стивена Янгера, но при этом и чёткое предостережение о возможной инфильтрации внутрь террористических группировок людей с дотоле западническим мышлением (и это уже сбывается, учитывая опыты Аль-Каиды и ИГИЛ, в рядах которых есть не только мусульмане-арабы по крови). Финал же фильма и вовсе превращает «Немыслимое» в греческую трагедию, где автор с чувством, с толком, с расстановкой, не жалея красок вбивает осиновые колы вообще в основу любой государственности, ибо террор все больше становится главенствующим, это путь в никуда из ниоткуда. Путь в ад, устланный благими намерениями, суть которых все равно сводится к нему же. И нет уже ничего немыслимого, все разрешено и всем разрешено. Левиафан пробудился и он уже никогда не заснет.