Nagata, Masaichi. Отзывы на фильмы

Да разве люди когда-нибудь говорят правду? Человек даже себе не во всём признаётся, а не то что другим.

Посмотрела фильм с большим удовольствием : люблю я атмосферное японское кино . С чем я осталась после фильма? С непередаваемым послевкусием, которое умеет создать гений японского кинематографа - Акира Куросава. С невыясненными вопросами : кто врал и в чём, а кто говорил правду и на сколько, я так и не поняла. Склоняюсь, что более правдив был последний рассказчик - крестьянин. Ему , кроме украденного красивого кинжала, не за что особо бояться, остальные -заинтересованные стороны, на мой взгляд.
Оригинально выстроен весь фильм. Одна и та же история рассказана разными людьми : двумя участниками, свидетелем и медиумом. Пересказывают её персонажи, укрывшиеся от чёрного дождя под крышей полуразрушенного Расёмона, пристанища темных элементов. Истории сильно отличаются, за исключением итога : убит самурай, его жена изнасилована.
Нет шикарных нарядов, бедность во всем, кроме дождя природа особо не восхищает, во всем сквозит скупость изображения, да и сам фильм черно-белый. А оторваться от истории я не могла, она меня сразу подцепила на крючок.
Я знаю, что во время съемок Куросава использовал какие-то технические новшества, очень продвинутые для того времени. Для меня было важнее, что я не почувствовал, что фильм технически устарел!
Музыкальное сопровождение шикарное. Так по-японски переслушать "Болеро" Равеля! Просто браво композитору Фумио Хаясаки!
Все актеры сыграли отлично (попробовали бы они у Куросавы недоработать?!), даже хохочущий не к месту темпераментный разбойник - актер Тосиро Мифунэ. Особенно выделю крестьянина - Катидзиро Уэда и жену самурая - Матико Кё. Впечатляющая работа кинооператора.
Всё в мире лживо, всё ненадежно, ложь неотделима от правд, но последняя история с нищим дровосеком, который пожалел подкидыша, проливает в душу свет. Значит, не всё так плохо у людей, и есть надежда на доброту и сострадание.

Мое знакомство с Расёмоном начиналось болезненно: я была уверена, что фильм будет тяжелым, перегруженным, философским, заунывным. Такой, до которого еще дорасти нужно. Потом потихоньку знакомишься с Рюноскэ Акутагавой и понимаешь, что хоть японцы и космос, совсем другая планета, но подача сложной, долго осмысливаемой начинки подается в нарочито-простой упаковке. Потом случайно натыкаешься на факты о фильме(например, что вода в дождевой машине была подкрашена чернилами, чтобы не сливаться с декорациями. О, эта вода,этот дождь, все смывающий, очищающий, карающий),видишь кладовую до зала, решаешься и... не понимаешь, зачем было тянуть?!
Внешне - очень простая история. Да и прием такой интересный - одно происшествие рассказано с разных точек зрения. Вот только каждый рассказчик хоть в чем-то врет. Казалось бы, зачем врать преступнику, который признается в убийстве. Почти все врут не для того, чтобы снять с себя вину за преступление, а чтобы выглядеть достойнее, чем есть на самом деле, выше. Даже случайный свидетель, который не имел, казалось бы, шкурного интереса, немного приврет. Но ему судьба дает шанс искупить свою вину, чем тот и воспользуется. Для него дождь закончится, выглянет солнце и будет новая страница.
Так разговоры о городских новостях раскрывают вопросы человечности, морали. Смотришь 1,5 часа, думаешь несколько дней, помнишь всегда.

Целиком и полностью верю, что фильм является классикой японского кинематографа, а, может, и мирового. Пишут, что такой прием как взгляд на одно и то же событие с разных точек зрения, когда мы видим несколько разных историй, режиссер применил впервые. Согласна, что тогда это была прекрасная находка, которая еще много раз эксплуатировалась и позднее. Правда, я так привыкла к поздним, уже куда более закрученным и интригующим вариациям, что эта для меня кажется довольно простой. Ведь по сути герои не пытались в корне изменить произошедшее событие, все они излагали приближенную к правде версию, только слегка приукрашивая свое собственное поведение, пряча неприглядные моменты и выводя на первый план более благородные. Разбойник не стыдится грабежа или убийства, но он не смог бы признаться, что умолял о чем-то женщину. Муж не смог противостоять разбойнику и защитить свою жену, для него это позор. Но он не стремиться смыть позор собственной кровью, для него достаточно, чтобы исчезли свидетели его униженного положения. Разбойник уйдет и пропадет в лесах, а жена должна убить себя. Жена же чувствует уязвимость своего положения, у нее нет защитника, нет любимого человека. Она лишь вещь, переходящая от одного мужчины к другому по праву собственности. Поэтому она стремиться выбрать более сильного, ищет себе защиту. В ней нет верности своему мужу, но и в нем нет любви к ней.
Ни один в этой истории не повел себя гордо и благородно, как рассказывает нам случайный свидетель. Каждому есть чего стыдиться и что скрывать. Каждый защищал лишь себя, наплевав на других. Должно быть, это был сильный удар по самолюбию японцев, где так высоко ставилась и честь самурая, и послушание женщины. А эти благородные люди оказались ничуть не лучше самого разбойника, так они боялись смерти. И лишь неожиданная концовка дарит зрителю надежду, что не все еще потеряно в этой стране, что есть еще и самоотверженность, и благородство, и чистые порывы. Есть еще люди, которые могут ошибаться, но могут и признавать свои ошибки.

Было темно. Было так темно, что казалось — тьма своим густым безбрежным одеялом способна задушить, высосать всю жизнь без остатка. В этой удушающей плотной темноте можно было бесследно исчезнуть, уйти в никуда, раствориться в этом покрывале такой тихой, такой безмолвной ночи. Уходя — уходи, и более не возвращайся. Небрежно отрезанный сырный ломоть луны пытался разорвать в мелкие клочья своим мутным белесым сиянием этот густой мрак, пытался рассмотреть фигуры людей, одиноко бродящих по Мино и Хидо. Бродящих в неизвестность и бредящих об утраченной навсегда любви. Внезапно спокойствие этой тьмы прервали белые мотыльки снега, которые, постепенно скапливаясь, стали формировать очертания таинственной женщины, раскосой чаровницы и безжалостной блудницы на пути в Ад. У нее было множество имен, но лик — один. Снежная Женщина, горная скиталица, обреченная на всевечные муки свои душевные и телесные — для тех, кто ее ненароком встретит. И кровь цвета ржавой бронзы усеет бесконечное снежное поле, а она уйдет, так и не обретя свое успокоение. Было нестерпимо холодно, и этот холод порождал смерть и страдания в эпоху Эдо.

К глубокому сожалению, на современном этапе кинематографического развития японский кайдан как отдельный субжанр мистики и хоррора стал не более чем расхожим мифом, архетипической страшной сказкой на ночь о длинноволосых черноглазых девочках, успевших обрасти недвусмысленной бородой множественных клише, обесценивших до тотального зеро сей небезынтересный, аутентичный вид японского хоррор-искусства, представлявший из себя в преимущественном большинстве переложения старинных древнеяпонских, древнеиндийских и древнекитайских легенд и буддистских верований, являя собой пример цельного по форме и содержанию литературного, а много позже театрального (влияние кайданов на эволюцию национального японского театра Кабуки более чем сильно) и кинематографического повествования, в котором ужас есть лишь первой ступенью для восприятия, самой примитивной и самой зримой на поверхности шелковой художественной ткани. Ужас в классических кайданах слишком тесно взаимосвязан с философией, без ее наличия любая страшная история становится просто дешевой страшилкой, ибо в основе жанра лежит рельефная, глубокая, пронизывающая буквально все мораль — иногда чересчур простая, а иногда по-японски замысловатая, ибо все зависит от степени совершенного греха.

Классические японские кайданы 60-х годов ХХ века были незамутнены ни шаблонами, ни излишествами, ни эксплуатацией — древние легенды оживали в картинах одного из ведущих мастеров кайдана Масаки Кобаяси, оживали, чтоб стать плотью от плоти всего жанра ужасов, оживали, чтобы впоследствии быть пересказанными не один и не два, а сотни раз в различных вариациях. К числу таких историй относится и легенда о Снежной женщине, впервые опубликованная в 1904 году в книге Лафкадио Хирна «Кайдан: история и очерки об удивительных явлениях» и перенесенная на экран в одноименном киноальманахе Кобаяси 1964 года. В 1968 году к этой странной, пронизанной флером любовной меланхолии, истории обратился менее известный мастер кайданов в своем фильме «Легенда о Снежной женщине» — Токузо Танака, известный в первую очередь как создатель серии фильмов о Затоичи.

В режиссерских руках Танаки-сана мрачная история о Юки-онне обрела прочтение не как полновесный хоррор о ледяной мстительнице, забирающей жизнь всех мужчин подчас без разбора полетов кто есть кто, кто виновен, а кто безвинен, а как нежная, струящаяся метафорической образностью притча о любви, которая способна и больно ранить до смерти, и поднять ввысь, до седьмого неба. Все острые углы в картине предельно сглажены, моменты напряженности кажутся сиюминутными и мимолетными, а весь хоррор как таковой в картине Танаки держится не на изобилующем насилии, а на внутреннем напряжении, когда пружина интриги вот-вот вырвется наружу, поглотив в своем холодном кошмаре и главных героев, и зрителей соответственно. При всей своей намеренной мелодраматичности, практически манипулятивной сентиментальности, сюжет «Легенды о Снежной женщине» ровен, лишен любого дисбаланса, а основная мысль о спасительной силе любви в фильме хоть и довлеет, но при этом преподносится без вычурности или немудреной прямолинейности. Образность и эмоциональность — на этих двух столпах фильм держится, крепко и стойко, являя необычную жанровую конвенцию из классического кайдана, полного сверхъестественности, и мелодрамы, этой иноприродности придающей оттенок поэтичности, зловещего волшебства.

Обреченная на вечные скитания, Юки-онна, до определенного момента утратившая всякий облик человечности, стремится вырваться из собственноручно созданного ей личного Ада, очиститься и от своих, и от чужих грехов, избавиться от тяжести душевной, заковавшей ее в ледяные цепи. Ее спасение — в любви, чья искупительная сила дарует ей свободу воли и силу страсти. Эта любовь, возникшая изначально на почве страха, сострадания, клейменная нерушимой клятвой верности и богобоязненного смиренного молчания, превращает монстра из легенд в Человека. Но истинная любовь невозможна без чудовищных испытаний и без нарушенных обещаний, когда привычный, устоявший мир должен быть разрушен до основания и отнюдь не всегда чей-то злой волей, а просто по факту невозможности обыденного счастья теми, кто не являлся никогда, как Юки, частью этой обыденности, а был ее главным нарушителем, изничтожителем морального и соматического равновесия, однако в финале могущественная Юки уже иная. Иная, лишенная демонической сущности, спасенная от тьмы и холода, хотя и по-прежнему обреченная на бытие там. Ее некогда обледеневшая душа, не знавшая ничего человеческого, оттаяла, она внутренне изменилась, монстр был отправлен на эшафот, и теперь ее блуждания в снегах уже не будут столь мучительны, ведь она сызнова испытала самую сладкую боль — боль любви.

В детстве я посмотрел японский фильм "Легенда о Нараяме" и это произвело на меня столь неизгладимое впечатление, что до нынешних времен я довольно успешно японские фильмы не смотрел. И вот, сделал исключение для Акиры Куросавы и в общем-то зря. С тех пор ничего не изменилось и все эти кривляния на экране мне не кажутся убедительными. Правда, с тех пор я прочитал кучу японской литературы, которую действительно считаю занимающей определенное место в моей жизни. Читал и Рюноскэ Акутагаву, по рассказу которого снят данный фильм.

На протяжении всего просмотра меня не покидало ощущение, что все это шутка - никакой это не фильм, никакой Куросава это не снимал и "Расемон" не получал кучи всяких там премий. Определенно, до всего этого я не дорос. Ну и что, что 50-е годы, в то время уже снимались гениальнейшие фильмы, а это что, извините, за туземная пляска. Никакой менталитет не может оправдать того, что абсолютно все герои похожи на ненормальных, это так плохо играют или я чего-то все же не понимаю?

Впечатления, что все эти морды на экране умеют изысканно изъясняться, тоже нет. Тем нелепей слышать длинную и убедительную речь из их уст. Сначала я пенял на перевод, но вскоре меня его насильственно лишили, кусок выпал и минут пять я просидел на субтитрах, наслаждаясь теми воплями, что выдаются за японскую речь. Да уж, лучше этого вообще не слышать. Музыка меня тоже убила целиком и полностью, я весь вчерашний вечер пытался понять - кто у кого содрал эту мелодию. Виной всему, наверное, то, что я не понимаю японских иероглифов, вдруг там что-то важное написали, а наши не перевели. В общем, завтра начну учить.

Из немногочисленных достоинств фильма - он очень недлинный, всего 1 час и 28 минут. Вся эта дикость и нелепость, а я был как бы и подготовлен, не дает совсем уж заскучать, поэтому пока вдоволь повозмущаешься и постучишь кулаками по столу - большая часть фильма пройдет. Нарисованные брови японских женщин вызывали у меня такое неудобство, что хотелось протянуть руку к экрану и стереть их. А еще, по ходу просмотра, я определил значение термина "ухаживание по-японски". Это когда вы хотите друг друга зарезать.

В итоге единственное действительно настоящее в "Расемоне", как я понял, это меч. Настоящий японский меч. То, что посмотрел в результате этот фильм, сие хорошо, потому что сейчас пойду и удалю все японские фильмы, которые собирался смотреть вообще когда-либо. Банзай, яме.

Сюжет фильма довольно интересен, актеры играли неплохо, стоит отметить и хорошую операторскую работу, но все-таки я ожидала большего. Некоторые моменты были нелогичны, в каких-то сценах действие движется как столетняя черепаха, а в других, наоборот, все происходит слишком быстро. По каким-то причинам, при всей положительности героев, почему-то не хотелось ни сопереживать им, ни даже просто пожалеть.
Быт рабов выглядит неубедительно, из всех "ужасов" лишь клеймение тех, кто пытался сбежать. В остальном их жизнь ничем не отличались от тяжелой жизни тех же свободных крестьян. Понятно, это не так, но показать ужасную участь рабов у режиссера не получилось.