Cristiani, Gabriella. Отзывы на фильмы

…пафосная и трагическая, философская притча о мирском всемогуществе и незримом провидении…

…единомоментно кровожадная, неистовая и созерцательно-медитативная, исполненная первозданной искромётной беспричинности, колоссальная туша истории Китая с вековечной мудростью в костях её заключённой, могучей поступью предназначения в 1911-ом году от православного Рождества Христова походя и мимолётом сокрушает тысячелетнюю Империю Цин и всю без малого Маньчжурскую монаршую династию. За три года до этого, маленький трёхлетний китайский мальчик по имени Пу И, по сиюминутной превратности фатума, восходит на императорский престол, становясь и одним из наиболее юных титулярных правителей Поднебесной. И к тому же — самым последним. Покамест за пределами бессмертного Запретного города, бессменной резиденции китайских императоров, бушуют кровавые смертоубийственные революции и вспыхивают бесчеловечные зарева вооружённых гражданских противостояний, малолетний император радостно передвигает макетики пекинских домиков не сходя с монаршего ночного горшка под умилёнными взглядами дворцовых евнухов…

…большая часть красочных и колоритных событий из жизни последнего правителя монархической Поднебесной происходит, к слову, внутри воспоминаний его же самого, только уже образца 1950-ых. К этому времени бывший император, а ныне политзаключённый № 981 скоропостижно этапирован в Фушуньское пенитенциарное учреждение для военных преступников. Там рекомый Пу И под бдительным и недремлющим оком начальства колонии усиленно перевоспитывается до самого 1959-ого по особому и личному распоряжению председателя ЦК КП Китайской народной республики товарища Мао. Попутно ностальгируя о своём означенном выше имперском детстве, последующем сожительстве с двумя официальными супругами и сугубо протокольном нахождении во главе японского марионеточного квази-государственного образования — «Великой Маньчжурской империи»…

…итальянский режиссёр-нонконформист, провокатор и сноб Бернардо Бертолуччи в 1987-ом в своём дважды оскароносном впоследствии «Последнем императоре» вознамерился ни много ни мало перенести на экранную плёнку жизнь последнего и, в принципе, никогда не обладавшего реальными браздами правления китайского императора Пу И, написанную им же самим в качестве собственноручной автобиографии. Кроме того, присовокупив к этому воспоминания британца Реджиналда Джонстона, который много лет являлся наставником и советником руководителя Поднебесной. Да ещё и назначив одним из главных консультантов ленты гражданина Пу Цзе, чудом оставшегося в живых единокровного брата означенного властителя. Сказать, что получившееся на выходе действо внушает трепет тектоническим внутренним психологизмом — значит отразить самую суть «Последнего императора». Так пронзительно реконструировать трагедию дефинитивного правителя Китайской империи в полном соответствии с духом и бытом Поднебесной до Боертолуччи не получалось не только у европейских киноделов, а даже, наверное, и у самих китайцев. Рельефные традиционные и древние ритуальные почитания и преклонения пред Императором Десяти Тысяч Лет просто завораживают…

…в «…Императоре» глубоко личная и персональная драматическая проза жизни Пу И очень тонко концентрируется на метафизических и интро-психологических аспектах восприятия отдельно взятым, так сказать, «моно»-человеком истории, находящимся словно вне её рамок. И избегая любых позитивных или негативных социальных оценок. Реально осуждает падшего императора только пара проходных персонажей: начальник тюрьмы и бывший приближённый. Да и то, словно не всерьёз, а больше для сценарной линии. Мощный внутренний ракурс даёт кристально чётко понять степень отстранения и вытеснения опального властителя из самой истории. События развиваются даже не самостоятельно под его неустанным меланхоличным вниманием. Они расходятся как круги от камня на воде — самопроизвольное, не завися ничуть от воли императора, его мыслей и взаимодействий…

…итогом выпадает, при всём визуальном роскошестве, и избыточном изобилии натурных интерьеров и пышных церемониальных одежд, тот фактологический резонанс, что «Последний император» в нарративно-содержательном смысле ценен не демонстрацией самого ярко сверкающего осколка разрушенной Империи Цин. Но символизмом метафоричности, где абсолютный властитель явился синонимом бесконечного безвластия. Переходя в зияющую квинтэссенцию в мощнейшем кадре ленты, когда мальчик-император беспомощно и горько опускает руки перед закрывающимися вратами, ведущими наружу из Запретного города. И в этот ключевой миг и можно проникнуть в самую суть эмоционального бессознательного, внутреннего таинства главного героя картины. Ведь и бездна бесконечная могущественнейшей власти оказывается буквально ничем перед грозной поступью неумолимой Вечности…

…футбол, немцы, любовь и Украина; вам обязательно понравится…

…на захваченной немецкими войсками территории современного украинского государства, тогда, в 42-ом называвшемся «Рейхскомиссариатом Украина», в граде Киеве вратарь и звезда столичного футбольного клуба «Динамо» Николай Раневич (…Сергей Безруков…) возглавляет культурно-спортивно-освободительную борьбу с нацистскими оккупантами путём регулярных и безоговорочных побед над аматорскими сборными подразделений армии Третьего Рейха и примкнувших к ним венгерских, румынских и словацких союзников…

…реальный прототип безруковского героя звался Николаем Александровичем Трусевичем. И в связи с, гхм, некоторой фонетико-ассоациативной деликатностью особенностей прочтения данной фамилии, абсолютно неудивительно, что авторы и создатели превратили персонажа «Матча» в сопереживательно-нейтрального Раневича. Надобно также отметить, настоящий динамовский вратарь был фигурой в тогдашней футбольной жизни крайне заметной. Трусевич являлся, например, двукратный призёром чемпионата СССР: в 1936-ом и 37-ом годах соответственно. Принимал деятельное участие в выигрышном матче с общей сборной футбольных клубов Турции в том же 36-ом. И, кроме всего, в триумфальной победе национальной украинской сборной над парижским клубом «Ред Стар» в 1935-ом. И в том же году по результатам газетного опроса болельщиков на заданную тему «Футболист года Украины» занял почётное третее место…

…что особенно приятно, режиссёр Андрей Малюков очень талантливо, аккуратно, дотошно и бережно воплотил в «Матче» не только тонко идеализированный образ героических украинско-советских футболистов, но и всё то, за что рядовой зритель и любит кино про Великую отечественную, любовь, фрицев и, собственно, сам футбол. Практически во всех отношениях лента получилась отменной и по качеству, и по реализации, и по наполнению. Да, пытливое, недремлющее, намётанное и опытное зрительское око предельно быстро рассмотрит все хитросплетения, перекрытия, шурупы и заклёпки авторской задумки. Но даже подобный разбор по винтикам и гайечкам подотчётной картины отнюдь не помешает любоваться, доброхотствовать, негодовать, топать во гневе домашними тапками и трогательно утирать невольно-скупую слезу умиления практически весь, без остановок и препинаний «Матчевский» хронометраж. Мастерски срежиссированный и чудесно актёрски сыгранный киноматериал с глубоким понимаем общих смыслов для кого и с какой целью это вообще сделано, безупречно отражается на конечном результате. И кристаллизуется в виде восхитительной двухчасовой кинематографической новеллы. По просмотру остаётся только, как говорится, «крякнуть» в кулак и просто признать: «Матч» 2012-ого — предельно крепкое и живое кино…

…да, мелодраматизма порой на экране с перехлёстом. Да, присутствуют определённые сценарные вольности и допущения. Но за то, как поставлена драматургия и хореография каждой футбольной схватки, на все эти мелкие огрехи с радостью и спокойствием за внутреннего критика можно просто напросто закрыть глаза. Пронзительность и достоверность экранной истории футбольной команды киевских военнопленных под названием «Старт» даёт довольно чёткое представление размаха и масштабности совершённого вымышленным Раневичем, реальным Трусевичем и прочими спортсменами бесспорного подвига. Всякий раз, обыгрывая фашистских футболистов (…по факту — солдат вражеской армии…), отчётливо представляя, что спортивный выигрыш может обернуться для них если и не расстрелом, то уж не менее, чем ссылкой в концентрационный лагерь, они всё равно играли и выигрывали. И кто посмеет оспорить — это ли не настоящий и самозабвенный героизм? Не доподлинное ли мужество перед лицом всамделишной смертельной опасности? И в подобном эмоциональном смысле многим современникам от режиссуры стоило бы, наверное, поразмыслить над тем, нужно ли измерять патриотичность и воодушевлённость ленты про войну количеством и качеством сцен артиллерийских ударов или кавалерийско-сабельных атак. Ведь в «Матче» их, к величайшему, нет всех скопом и ни одной по отдельности. А эффект от соприкосновения и уровень сопереживания — выше многих и всяких похвал. Задумайтесь, господа режиссёры, в самом-то деле. А мы, зрители, в это время пока просто насладимся отменной картиной с простым и чётким названием «Матч»…