Отзывы на фильмы Сергея Иванова c положительными оценками

Сначала хочу объявить благодарность создателям сайта за то, что назвали это отзывами, а не рецензиями. Ибо большинство фильмов заставляют исключительно отзываться, аукаться, откликаться, зеленеть от качки и воздавать.

Итак. Ковчег. Итог.
Почему итог? Потому что ковчег.
Вы думали, я приду и всё вам сразу объясню, что там в этом грибном кино к чему? Нет. Это была задача Сокурова. Что мог, сделал. Я как могла, так поняла.
Грибы чужие, но мозги мои. И своими питерскими мозгами я с благоговением и верой поняла - всё значимое в русской истории начинается и заканчивается в Зимнем Дворце, в Петербурге. Любая тварь обретает пару здесь, в переплетах мраморных рук, в лабиринтах залов, среди виньеток, наперегонки с монархами.
Первые Романовы? Печенеги? Нет, не знаю. За Киевскую Русь сейчас вообще посадить могут. Не слышала. Не состояла. Не привлекалась. Русская!
Таинственный "Я", чьими глазами мы видим будни плывущих в бушующем море истории, находит себе пару в виде "черного человека". Никакого дипломата и путешественника 19 века я не узнала, куда мне. Но "черный человек", он же пудель, он же

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

(погуглите;)) так вот этот человек в черном - безусловно, приковывает к себе внимание сразу. Когда проходят первые приступы тошноты от мельтешения плеч, эполет и узких коридоров, наконец-то слышишь диалог и с вожделением, порожденным ошмётками психологического образования, подслушиваешь раговор эго и альтер-эго, западника и славянофила, Джекила и Хайда о судьбах родины твоей. И, как всякому русскому человеку, "острое чувство родины" сильно мешает услышать, что там за крамолу ворчит себе под нос этот противный крючок. Тут мы что-то украли, там слямзили, здесь ошиблись, везде наворотили. Хамло заморское!
Для достижения эффекта Сокуров использовал простой приём, но как он здорово действует! Зритель поневоле становится участником забега и предсказуемо ассоциирует себя с тем, кого не видно, кто двигает камеру-глаза. Конечно, черный человек сразу становится оппонентом. И вы знаете, я так и не смогла отследить момент, когда он вдруг стал собеседником и даже немного другом. Может быть, когда царица убегала? И не нам, с нашими рыльцами, за царями гнаться. Нам. Вот мы уже и вместе. Каждой твари по паре.
Кстати мне показалось, что путешествие Сокуров устроил не столько по истории, сколько по фильмам о русской истории. Очень знакомые сценки-картинки попадалались, где-то это всё уже мелькало, целым блоком, гештальтом.
Этот фильм надо смотреть, вооружившись обширной базой знаний. Даже не базой, а еще и надстройкой. И стрельчатыми башенками с чердаками. Чтобы узнавать в лицо не только Пушкина с Пиотровским. В противном случае это путешествие принесет из удовольствий только блевание за борт от качки. А в минуты просветления удовлетворит любого русского праздными размышлениями "куда ж нам плыть?" и "редкая птица долетит до середины Днепра" (хлебом не корми, дай о других народах подумать). А куда нам плыть, если мы только Пушкина да Петра Первого признали?! Вот и болтаемся в ковчеге туда-сюда без надежды на Араратские горы, которые то ли Арарат, то ли Урарту. Ничего не знаем.

Россия похожа на театр

Необычный с точки зрения съемки, да и идеи фильм. Снят он одним единственным дублем.
Полуторочасовая экскурсия по истории Санкт-Петербурга, проходившей в стенах Эрмитажа.
Главный герой, скрытый за камерой, глазами которого, словно в компьютерной игре от первого лица, мы сами смотрим, перемещается во времени и встречает иностранного попутчика, с которым и ходит по залам Дворца, слушая комментарии и рассуждения о русской истории, искусстве, правителях, о том, что видел Петербург в течение 300 лет своего существования.
Благодаря такому методу съемки, фильм смотрится словно театральное представление (хотя можно сказать, что это оно и есть), а сам зритель остается невидимым для актеров.
Честно некоторыми моментами я совсем не поняла, что хочет донести режиссер, но в целом было интересно слушать, как об отрицательных, так и положительных сторонах российской культуры. Соглашаться же со всем не обязательно.

Самый, пожалуй, впечатливший момент, когда спутник открывает двери, которые гг усердно просит не открывать и перед зрителем представляется разрушенная зала с открытыми окнами, из которых валит снег, рамки картин избавлены от полотен, а худой мужчина в тулупе кричит, что это его гроб. Время блокады Ленинграда.

Визуально же этот фильм даст шанс побывать в Эрмитаже, несомненно одном из самых красивых памятников культуры и музейной коллекции. Тем кто был, вспомнить, тем кто не был, увидеть и загореться желанием посетить и побродить по его залам.

«2000 актеров. 300 лет русской истории. 33 зала Эрмитажа. 3 живых оркестра. Всего 1 дубль на съемках»

В рамках игры МувиБинго. Тур 1. Фильм о правителях.

Алексей Герман-младший стал говорить о грядущей большой войне тогда, когда это еще не было общепринятым «модным» трендом, когда агрессивная риторика была лишь просто риторикой, грозным сотрясением наэлектризованного докрасна/добела воздуха, а за воинственными, но сугубо популистскими по духу Словами не шло марширующей бодрой походкой Дело. Задуманный еще в конце первой десятилетки сытых нулевых, задолго до массы тектоническо-политических(преимущественно) сдвигов по фазе и просто в сознании обывательском, фильм «Под электрическими облаками» пал жертвой Судьбы и Бога художественности, и лента-предостережение, лента-предсказание, смотрящая в сиреневую даль глубинной исторической и социальной перспективы, стала лентой-констатацией, творением, вписанным даже излишне нарочито, если судить по первой реакции после премьеры на Берлинале, в этот всеведущий фактор страха текущего момента, что, бесспорно, является крайне непредусмотрительной, сужающей до фактического минимума, точкой зрения на представленный Германом-младшим(любовно выпестованным, меж тем, в ступе глобальных кинематографических традиций, включая и изыскания собственного отца, гиперралиста Германа-старшего) в «Облаках» многослойный кинематографический материал.

Кто-то по определению не преминет сказать, что «Облака» есть суть то же самое, только выполненное в нарочито гиперэстетизированном виде, что и «Трудно быть Богом» Стругацких и Германа-отца; пессимистическая трагедия-антиутопия, обращенная не в будущее(оно, впрочем, в «Облаках» не столь далекое), но в само настоящее, в саму гущу гадкой современности, и говорящая о неизбежности возрождения тоталитаризма и крахе гуманистических идеалов на фоне тлеющей в собственном угаре Империи, России, дрейфующей в безвестность на плоту собственных невоплощенных фантазий и политических оказий, архитектура и искусство которой подчеркнуто монументальны, давящи, гнетущи, подавляющи, но хрупки. Ведущими символами всей ленты, чье хронотопическое пространство попеременно скачет из одного отрезка истории в другой, ведь исключительно будущим 2017 годом сюжет фильма не ограничивается, а семь новелл в стиле Ругон-Маккары, Достоевского, Чехова и прочих классиков, в финале образуют единый портрет эпохи, становится как недостроенный многоэтажный дом, олицетворяющий тотальную разруху и апатию не снаружи, но внутри, многоэтажка, которая буквально стремится ввысь, к небу, но земля ее притягивает все больше, так и поверженный, укутанный одеялом снегов монумент Ленина, который появляется в кадре всегда неслучайно, всегда с авторской иронией, с намеком на острую политическую сатиру, и как главное напоминание о грядущем и неминуемом свержении идолов прошлого, которые для некоторых героев фильма по-прежнему остаются идолами, теми, кто создал из небытия империю, которую тщатся возродить в свою очередь герои фильма. Впрочем, предчувствие беды, предвестие грозы, ощущение краха стоит за каждым кадром «Облаков», за каждой из семи историй, в которых сплелись воедино в тугой узел человеческие слабости и радости, низость и достоинство, неподдельная любовь и омерзительное предательство. Хотя в той же степени в фильме Германа-младшего считываются мотивы и «Хищных вещей века», и «Града обреченного», ибо Герман-младший с неприкрытой авторской издевкой в «Облаках» показывает нынешнее русское общество потребления, застрявшее на полпути в собственном развитии, духовно исковерканное и телесно извращенное, забывшее, что Плоть и Дух должны быть едины и неразделимы и запамятовшее их истинную суть на фоне града авторитарного, а потому неизбежно обреченного. Но это лишь один голос из множества. Голос социальной фантастики, утопающий в причудливых контурах не-мира, не-страны, отныне существующей на стыке реальностей, на сломе эпох, на переломе перемен.

Кто-то скажет, что «Под электрическими облаками» с легкостью вписывается и в остросатирический контекст Курта Воннегута, ибо взгляд Германа-младшего на окружающую его действительность во многом созвучен и «Сиренам Титана», и «Времятрясению», причем мотивы второго угадываются больше всего. Именно такое времятрясение, катаклизм не столько внешнего, сколь внутреннего порядка, произошел в одной большой стране, потерявшей координаты собственной эволюции, вошедшей в состояние пике, а потом — комы, превратившей всех персонажей фильма в марионеток, и лишь немногие живы и вменяемы, ищут пути выхода из этой бездны, куда тянет страну власть, подточенная всеми существующими пороками(в этом своем ожидаемом обвинении Герман-младший, увы, оказался не первым и не последним, и фильм становится вписанным в ряд с «Левиафаном» и «Дураком», разыгранным, правда, на фоне предельно стильной будущности, а не концентрированно сгущенной, нашей сегодняшней реальности). И хоть технический прогресс ушел вперед, люди все те же. Немногие жаждут перемен, хотя эти перемены уже неизбежны и трагичны. Режиссер же, хоть и мыслит категориями помрачения и помутнения, как и Воннегут, тщится найти в своих многочисленных героях что-то оптимистическое, спасительное, что-то, что делает их живыми в слепящем мире победившего конструктивизма и политической целесообразности, в мире, где дисконнект и невозможность прямого диалога возведены в степень абсолютизма.

Но можно ли «Под электрическими облаками» именовать лишь только сатирической фантастикой, эдаким Воннегутом по-русски? К счастью, масштаб германовского киновысказывания намного обширнее, а для фильма характерна многофактурная романная структура, причем роман этот каждым зрителем будет прочитываться сугубо по-своему, исходя из собственных мировоззренческих представлений и жизненных опытов.

Кто-то, в конце концов, скажет, что «Под электрическими облаками» слишком нарочито пользуется типологией «лишних людей», и тут тяжело не признать эту правоту. Втискивать героев фильма лишь только в рамки классической русской литературы, делать из юродивой Вали новую Соню Мармеладову, из Дани — нового Рудина, из вихрастого Петра — нового князю Мышкина или Чацкого, а из Николая — нового Ставрогина, к примеру(ко всем героям ленты так или иначе подходят чуть ли не все типажи русской классики, что является определенной сценарной ловушкой, формализованным по сути универсализмом, дающим столь много толкований, что возникает ощущение намеренно созданной петли Мебиуса) — это попытка к бегству, к посредственной усредненности, к превращению фантастического и в то же время реалистического мира «Облаков»(условного ровно настолько, что политические аллюзии кажутся прозрачнее некуда) в аппликацию архетипов, существующих лишь только ради выкристаллизовывающейся авторской идеи о крахе и дисконнекте, в лишение персонажей права на жизненность. «Под электрическими облаками» фактически сумма слагаемых самого Германа-младшего, совокупность его кинематографических идей и философских воззрений, и та же Валя в исполнении Хаматовой рифмуется с Аницей из «Гарпастума», возникает тема разделенной любви и конфликта между долгом и чувством на фоне катастрофы, Петр и Николай одинаковы в своих взглядах, как и Николай и Андрей из того же «Гарпастума», а модернизированных Паулей Фишбахов ХХI века оказывается много больше, чем один. Даже «самоцветная» советская эпоха, воспетая в «Бумажном солдате», в «Облаках» эффектно отыгрывает свою партию. Даже имена всех героев «Облаков» синонимизируют именам всех персонажей из предыдущих фильмов младшего Германа, который таким образом связывает их в единый морской узел, пишет маслом обобществленную галерею, как Демиург, создает свою Вселенную, движущуюся, впрочем, к Звезде-Полынь в фиолетовом тумане облаков, искрящихся электричеством, на фоне двуличных солнц, идущих к закату, и не менее двуличных лун, грезящих об иной реальности.