Отзывы на фильмы Чарли Кауфмана

Как просто сказать прощай и вычеркнуть из памяти человека, заставить его уйти и больше не возвращаться. А что, если бы было возможно просто стереть разум одним взмахом руки, раз и воспоминаний больше нет, есть только пустота. Пустота, которая должна быть заполнена. Ведь так просто – взять и уничтожить память, но, сколько не стирай, сколько не возвращай всё на место – если любишь, то всё равно будешь с теми, кого ты любишь.

Есть он и она, они встретились случайно, они любили, ненавидели, любили, злились и обижались. А потом решили вычеркнуть друг друга назло из памяти. Просто взять и стереть, что-то вроде развлечения. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь. Приходят люди, для которых всё шутка, просто развлечение. Кто-то теряет память, а кто-то в этот момент трахается. Никакой ответственности и никакого желания помочь. Но это до поры до времени, пока человек не обнаруживает себя на месте жертвы, тогда уже не до смеха, тогда вся прелесть игры рушится.

Люди забыли, что такое прощать, они с готовностью бросаются друг на друга – обижают и унижают. А потом так раз и всё стереть. Отрывки воспоминаний, как кадры сменяют друг друга. Мир меняется, люди, пейзажи, обстановка. Но как не странно, среди пары отрицательных моментов, очень много позитивного, почему же тогда забывается всё хорошее ради парочки плохих моментов? Потому что человек начинает думать только о себе. Разумеется, чувства, и отношения не могут быть каждый день одинаковыми. Их нужно подпитывать, а если всё оставить таким, как есть, то ничего не изменится, наоборот, всё свалится в пропасть. А эксперимент по стиранию памяти, сколько не стирай, всё останется в подсознании и ничего не изменится. Против природы не пойдёшь, любовь побеждает.

Кейт Уинслет с волосами разного цвета… Мне даже её стало жалко, это же портит волосы сильно, представляю, сколько после этих съёмок волосы пришлось лечить. А Джим Кери, я его терпеть не могу, особенно как комика, выглядит тепично-идиотски, как и у любого американца. А вот в драматических моментах он очень сильно раскрылся. Быть может потому, что я никогда не пыталась сравнивать. Но когда он в чём-то жутком сидел под столом и орал, ну убейте не поняла, даже в рамках спасения мозга это выглядит дико. А вот когда он плакал, искренне, от того что потерял возлюбленную, вот тогда да, я поверила. Вообще фильм хороший, если бы не резкая смена кадров – они мне действуют на нервную систему, аж голова пухла, от чего я долго не могла прийти в себя. Фильм конечно хит, но не такой чтоб уж.

Не люблю фриков, ни в жизни ни в фильме, а здесь этого достаточно. Одно уже то, что Элайджа Вуд, мне тут же хочется блевануть.

Главный герой - донельзя странный кукольник со странными постановками, странными куклами и кашей в голове и жизни. У него есть жена - тоже странная. Работы нет, денег нет, детей нет. Зато полный дом животных и кукол. Что же делать? Пойти работать! Неудивительно, что странный человек находит себе странную работу. На седьмом с половиной этаже с низкими потолками, что приходится ходить согнувшись... И это еще полбеды!

Жуть! Часто я говорю - скучно, но здесь скажу ужас и кошмар. Редкостная отталкивающая и невразумительная штука этот фильм. Мне было неинтересно, а местами противно. Но в основном раздражало и все время хотелось выключить. Или уснуть. Или уйти. Или выбросить телевизор в окно.

Как приходят в головы такие сценарии? Кто дает деньги на съемки таких фильмов? Почему актеры соглашаются сниматься? Ведь здесь очень неслабый актерский состав. Кстати, Кэмерон Диаз я вообще не узнал. Такой чучундрой и лахудрой никогда ее не видел, если честно. Только, когда редактировал профиль фильма понял, что это она. Надо же какое преображение.

Не знаю, что меня больше всего раздражало. То ли невменяемый Джон Кьюсак, то ли непривычный Джон Малкович, то ли скачки сюжета, то ли никчемная фантастическая линия, то ли невнятный конец, то ли унылая музыка. А может быть просто мы не совпали в ритмах. Хотелось поставить кол, но я всегда в таких случаях думаю - люди же старались, а кому-то даже нравилось. Но средняя оценка в в 7 с хвостиком - повергает меня в пучины отчаяния. Что в этом фильме хорошего и такого интересного, может быть кто-то расскажет.

Вердикт - никому никогда не буду советовать. Наоборот, постараюсь всячески уберечь от просмотра этого шедевра.

Спасалось в рамках игры "Спасатели фильмов", хотя не стоило бы.

Для начала 2000-х это очень хорошая фантастика и интересная мелодрама. Как герои решили забыть свою половинку, потому что начали раздражать друг друга. На самом же деле они просто запутались в отношениях, в себе, в своих недостатках и в плохих воспоминаниях. Но чтобы забыть любимого человека и разлучить влюбленных, нужно что-то большее, чем машина. Хорошие воспоминания могут перевесить весь негатив и воспламенить только еще большую любовь. Человек несовершенен и не стоит так сильно на этом зацикливаться. Если это человек действительно твой, ты не сможешь с ним так легко разлучиться, судьба все равно приведет тебя к нему. Кроме того, можно стереть воспоминания, но любовь из сердца не стереть. Чувства слишком сильны и эфемерны, чтобы они так просто могли исчезнуть. Хотя конечно бывает и такое, что по щелчку какого-то рубильника где-то у тебя внутри, все резко тухнет и ты не чувствуешь ничего. Но такой случай может произойти только при очень негативных чувствах, которые продолжались слишком долго. Как видно из воспоминаний Джоэля его любовь была все-таки яркой и позитивной, а плохие чувства в отношениях были скорее спровоцированы тем, что мать Джоэля не замечала его, отвергала его существование возможно. Возможно, мне только так показалось и другие зрители увидят в фильме больше посылов подсознания Джоэля.

Очень необычный фильм, сначала даже не поняла о чем он. Все так мельтешит, искривляется, все бегут и меняются.
Но постепенно стал понятен сюжет .Изобретено средство забыть человека, конечно это странно , если вдуматься, что ты то может и забыл, а остальные помнят все что с вами двоими было.
Но возможно кому- то покажется , что это выход, кто хочет избавится от воспоминаний, начать жизнь заново с чистого листа. Но такого конечно не может быть. Как не забывай, все равно какие- то чувства проснуться, какие -то воспоминания останутся, жесты, взгляды, касания. Так и тут получилось. Герои решают порвать с прошлым, забыть, что были вместе .
Но по мере стирания памяти герой Джима Керри, понимает, что оно не хочет ничего менять и пытается вернуть воспоминания. Нет, это невозможно. Но потом , все равно память возвращает все на свои места и он меняет привычную жизнь и совершает поступки, которые опять приведут его к любимой.
А вот как потом построить свою жизнь , когда узнаешь все то , из -за чего забывал ее, как восстановить отношения, как вернуться- герои наверно решат это.
Не все понравилось в фильме, но он предполагает размышления- а надо ли забывать даже плохие моменты, может их просто надо проанализировать и если есть любовь она победит все невзгоды.
Удивила игра Джим Керри. Очень понравился этот симпатичный актер без ужимок и гримас. Да еще такая драматическая роль в этот раз им сыграна . Просто потрясающая игра. И идея фильма замечательная.

Второй Кауфман за декабрь. Первый мною просмотренный его фильм ( Думаю, как всё закончить, 2020) дался нелегко, он не вылазил из головы, не давал переключиться на другое кино.
Но этот...! Просто нет слов, какой тяжёлый осадок он оставляет за собой. Такое кино смотреть больно. Такое кино смотреть сложно. Потому что главным героем фильма является не человек, а болезнь, психическая. Не могу избавиться от ощущения словно прикоснулась к чему-то болезненному,от чего хочется быстрее и быстрее отряхнуться и убежать, но кажется,что от прикосновения нельзя отмыться да и мысль о том, что болезнь заразная, не даёт покоя...
Кино не для всех, сложное, многогранное, сумасшедшее, депрессивное, давящее, поглощающее. Никому не посоветую. Но оставлю этот очерк о нем здесь, чтобы потом не говорили, что не читали о фильме перед просмотром. А я пока настрою себя на третьего Кауфмана, Быть Джоном Малковичем. А когда-нибудь обязательно пересмотрю "Нью-Йорк, Нью-Йорк".

СИНДРОМ КАУФМАНА. «СИНЕКДОХА, НЬЮ-ЙОРК». Ирина Кушнарева, ИК, 04'2009
Некоторые экранизируют книги. Или комиксы. Чарли Кауфман в своем режиссерском дебюте «Синекдоха, Нью-Йорк» экранизировал синдром, психическую болезнь, названную — в честь открывшего ее врача — «синдромом Котара». Именно такую фамилию носит главный герой фильма, театральный режиссер и депрессивный ипохондрик Кейден. Человеку с синдромом Котара кажется, что он гниет и его организм разрушается, что он уже потерял какие-то органы или даже кровь. Наконец, ему кажется, что он уже мертв. С самого начала фильма у Кейдена целый набор симптомов. Скользя как по метонимической цепочке, его болезнь перемещается с одного органа на другой. То не расширяется зрачок и не вырабатывается слезная жидкость, то, наоборот, слюна. То вдруг случается эпилептический припадок, позднее сохраняющийся в виде тиков и судорог, с которыми Кейден Котар легко уживается. И зубы у него болят нетрадиционно, по принципу смещения — то пятерки, то шестерки. Котар даже не может как следует расслышать, к какому врачу ему идти, что и понятно, учитывая столь неустойчивое состояние его организма. Герой проецирует свои болезни на окружающих подобно тому, как, смотря телевизор, он видит во всех героях себя: будничное чувство без всякой эйфории. На совместном сеансе у семейного психотерапевта его жена Адель признается, что мечтала о том, чтобы Кейден умер и она смогла начать жизнь с чистого листа без чувства вины. Их четырехлетняя дочь разражается слезами, узнав, что у нее в организме, как в доме, тоже есть «трубы», по которым течет кровь:

«Я не хочу кровь!».

Как в «Алисе в стране чудес» нематериальные слова пересекаются с материальными телами и приносят этим телам физические страдания. «Есть психоз, это как у нашей мамы, а есть сикоз, ужасные прыщи на коже, как у меня», — объясняет Котар маленькой дочери на прогулке. По-английски звучит одинаково, возможно, поэтому у Кейдена Котара сикоз вызывает психоз или наоборот. Мать увезет маленькую дочку в Берлин, там ей покроют все тело татуировками из райских цветов — такой художественный проект. Но однажды цветы на коже начнут вянуть и скукоживаться, и девушка умрет, обронив увядший лепесток розы. А Кейден Котар будет тосковать по покинувшей его Адели, вторично женится на актрисе Клэр и будет весь фильм любить билетершу по имени Хейзел, живущую в горящем доме, то есть буквально рядом с тем огнем, который в конце концов ее убьет. Такова канва этого затейливого фильма, напоминающего лучшие страницы книги знаменитого врача-нейропсихолога Оливера Сакса «Человек, который принял свою жену за шляпу».

Фильм Кауфмана по стилистике чем-то напоминает кино Дэвида Линча. Не случайно, что снимал ленту Фредерик Элмес, работавший оператором на «Синем бархате», «Дюне» и «Диких сердцем». Но, возможно, у Кауфмана фильм получился мрачнее линчевских. Может быть, потому что у Линча все происходит в измерении, статус которого не определен, оно может оказаться и объективным, и субъективным. Это как посмотреть, границы размыты. У Кауфмана весь сюжет разворачивается внутри сознания героя, пораженного прогрессирующей болезнью.

Как если бы одного синдрома Котара было недостаточно, Кауфман добавляет еще одну болезнь, близкую к нему с точки зрения нейрологии, — синдром Капграса. В качестве подсказки эта фамилия помещена в список жильцов дома, который в одном из эпизодов читает Котар. Больные с синдромом Капграса испытывают трудности с идентификацией лиц, в частности, перестают узнавать близких, у них развивается иллюзия, что родных подменили, что все вокруг — двойники (изначально по-французски эта болезнь называлась «бред двойников»). В фильме синдром Капграса находит парадоксальную реализацию в профессиональных занятиях Кейдена Котара — в его грандиозном театральном проекте.

Кейден Котар, утрачивающий вследствие болезни границы собственной личности, пытается полностью объективировать свою жизнь, построив особую театральную машину. Когда ему неожиданно присуждают специальный грант «за гениальность», он может наконец выйти за узкие рамки регионального театра и замахнуться на большое модернистское произведение в духе Джойса или Малларме. Произведение, бесконечно разрастающееся и дублирующее жизнь. Вписывающееся в эзотерические традиции театра, в котором репетиции так никогда и не перерастают в спектакль. В одном из эпизодов это выглядит как машина симультанного театра: гигантское плато в заброшенном ангаре, на котором одновременно разыгрываются сотни микроэпизодов жизни Кейдена Котара. У каждого персонажа «из жизни» есть двойник-актер, у актера есть дублер, у дублера соответственно тоже должен быть дублер, и так до бесконечности, пока в тотальный спектакль не окажется втянуто все человечество. «Никто не является статистом!» — восклицает прозревший эгоцентрик Котар. Его опус магнум, к которому ему никак не удается подобрать название, призван включить в себя каждую мелочь, каждую случайность человеческого существования и сделать ее важной и неслучайной. Тут целый клубок борхесовских мотивов: и Фунес, чудо памяти о всей целокупности опыта, и Пьер Менар, дословно пишущий-переписывающий «Дон Кихота», и карта, идеально и в полном масштабе совпадающая с картографируемым объектом...

Этот необъятный театр соотнесен с тем, чем занимается любимая и утраченная жена Котара Адель. Она делает крохотные портреты ню, которые можно разглядеть только при помощи линзы ювелира. Театру как аппарату фрагментированного макрозрения, в котором отдельные сегменты могут так и не сложиться в единую картину, противопоставляется микрозрение, инсценирующее взгляд вуайера, смотрящего в замочную скважину. Театр Кейдена Котара — как египетские пирамиды, — Кант писал, что они могут быть восприняты только с определенной дистанции, иначе происходит экстенсивное накапливание частей, которые так и не «схватываются» восприятием. Но сама эта дистанция здесь отсутствует: все или слишком мелко, под «мелкоскопом», как у Адели, или слишком укрупнено, как у Котара.

В то же время это Произведение становится для Кейдена Котара устройством по улавливанию стремительно утрачиваемых смысла жизни и идентичности. Котар фактически конструирует выносной мозг. «Фильм-мозг» — так Делёз называл картины Алена Рене, создававшие нечто вроде модели работы мозга. Театральная конструкция Котара тоже воспроизводит работу мозга, поэтому лента Кауфмана, как ни странно, оказывается близкой к «церебральным» фильмам Алена Рене. В какой-то момент эта машина начинает продуцировать смысл практически самостоятельно и без участия главного героя. Переломный момент наступает, когда на прослушивание является Сэмми, человек, следивший за Кейденом и фиксировавший все детали его жизни. Сначала Котар назначает его на роль себя в спектакле, а потом делает своим дублером и в жизни. Вскоре Котару уже не нужно им руководить, тот и сам знает, что делать и говорить. Случайные, алеаторные связи, завязывающиеся между участниками гигантского проекта, когда Сэмми — Кейден приглашает на ужин реальную Хейзел, а реальный Кейден после похорон матери остается на ночь с дублершей Хейзел, словно воспроизводят активность синапсов как зон мозга, в которых образуются случайные связки и сцепления.

С одной стороны, разрастающееся количество двойников-дублеров становится для Кейдена Котара способом заклясть смерть. Всегда найдется двойник, чтобы умереть вместо него, как умирает Сэмми, бросившийся вниз с театральной конструкции. Театр превращается в машину бессмертия. С другой стороны, Котар не в состоянии удерживать свое детище под контролем, а его болезнь прогрессирует. В итоге он покорно уступает режиссерское место актрисе, приглашенной играть Эллен, уборщицу, нанятую Аделью убираться в ее нью-йоркской квартире. Иногда сама Адель принимает Кейдена за Эллен по телефону, иногда ее престарелая соседка отдает ему ключи от квартиры в уверенности, что он и есть Эллен. Кейден Котар все сильнее идентифицируется с Эллен, которая постепенно полностью захватывает власть над его сознанием. Это крайняя степень болезни: второстепенный герой полностью поглощает автора. Вот уже Котар вставляет себе в ухо наушник, и Эллен режиссирует его слова и действия. Созданная Котаром машина получает полную автономию, превращая его, демиурга, в один из своих винтиков, а затем саморазрушается. Фильм заканчивается на том, что театр-мозг «погорел». Трудно сказать, сгорел ли театр, потому что в мозгу Кейдена Котара произо-шли необратимые изменения. Или же, наоборот, распад сознания героя ускорился из-за пожара в театре. У Кауфмана получился бескомпромиссно мрачный фильм с аннигилирующим выводом в конце: все является всем (Everything is everything) и каждый является кем угодно, любым другим (Еveryone is everyone). Все границы между индивидуальными личностями разрушены, все переходит во все, а значит, и в Ничто. Высокий модернистский опус оказывается машиной отрицания и разрушения.

Чарли Кауфмана уже давно обвиняют в непростительном солипсизме. Эндрю Трейси в журнале Cinema Scope отметил, что Кауфман сумел создать такой механизм, при котором те, кто выступает с обвинениями в излишней депрессивности и мрачности, по сути критикуют не сам фильм, а личность его создателя. Он проводит параллель с Бергманом, сравнение, естественно, не в пользу Кауфмана: «Там, где у Бергмана интроспекция ведет еще глубже внутрь, Кауфман претендует на Высказывание с большой буквы, и эта попытка терпит полный провал». В развитии этой темы Трейси указывает, что подобная гигантомания с построением больших экстенсивных структур и стремлением ответить на «Великие вопросы» характерна для нынешнего американского независимого кино в целом и вписывает Кауфмана в линию, намеченную Коэнами в «Старикам здесь не место» и Андерсоном в «Нефти». И все-таки можно возразить, что у Кауфмана гигантомания медиируется личностью героя и вписанным в сюжет микро- и макрозрением. Гигантский театр Котара — осложненная синдромом Капграса защитная реакция на полупорнографические миниатюры его жены, оставившей в его психике неизгладимую травму. Модернистская гипертрофия творческого эго, бесконечное расширение сознания подрывают в фильме сами себя. Но эта сложносочиненная конструкция надежно защитила Чарли Кауфмана от ядовитых уколов критиков...отсюда