Dauman, Anatole. Отзывы на фильмы

Главной задачей кинематографа всегда было не столько препарирование бытующей реальности с последующим проецированием её на плёнку, сколь множественное продуцирование новых иллюзий, в которые по собственной воле оказывается вовлечённым и увлеченным сам зритель, становящийся жертвой обманов зрения, слуха, речи и осязания. Главной же задачей французской Новой Волны был тотальный отказ от привычного киноизьяснения, переизобретение заново не только кинематографических форм, но и всего содержания, переход кинематографа в иное, подчас радикальное и потустороннее бытование. И эти же цели, но только в космосе литературном преследовали французские неороманисты, главной задачей которых было сотворение чистой, беспримесной идеологически, литературы. В 1961 году чистое кино и чистая литература сошлись вместе в самом загадочном фильме ХХ века «В прошлом году в Мариенбаде».

Этот фильм, ставший плодом совместных усилий Алена Рене и Алена Роб-Грийе, в сущности своей является главной кинематографической иллюзией современности, играющей с пространством, временем и памятью без единого блефа, причём лишь этими темами картина едва ли ограничивается, хотя они и являются столпами творчества Рене. Построенный на исключительной образности, маниакальном эстетстве порой ради самого эстетства, фильм отвергает даже любые намеки на развитие сюжета, который не более чем формальность, ещё одна условность в потоке сотен иных условностей, наслаивающихся друг на друга, но без ломки насыщенного, совершенного кадра, порой рвущегося на алогизмы и абстракции. Замкнутый в неких сумеречных пределах отель, где обитают Мужчина, Женщина и ещё один Мужчина, уже является иллюзией, в которой нет правил геометрии. И такой же иллюзией являются наши герои, пытающиеся постичь того, что не было или было совсем не таким как кажется. Любовная интрига это не более чем виньетка в истории, очищенной от шелухи признаков реальности как таковой, реализма и лиризма. Важен не факт того, что было год назад в Мариенбаде, ведь по Грийе и сам Мариенбад не больше чем иллюзия, невоплощенный до поры до времени фантом, место силы, где суждено найти ответы на вопросы мироздания, обрести смысл жизни тем, кто был когда-то жив, влюблен и идеален. Состоящий из множества реальностей, существующих в меняющихся по ходу фильма декорациях, но в сопровождении неизменяемых диалогов героев, фильм Алена Рене будто стремится подвергнуть сомнение всю природу человека, разрушив перед ним стены между сознанием и подсознанием, жизнью и смертью, сном и явью, причём что есть первичным так и остаётся неразгаданным.

С другой же стороны фильм Алена Рене прочитывается как история одной блуждающей души в поисках новых воплощений. Мужчина — это Высший Разум, Господь Бог, если угодно, тогда как Женщина — это Сущность, Материя, им порождённая. Разум с тщетой пытается напомнить Сущности о её прошлых жизнях, прошлых встречах, прошлых реальностях. Разум первичен, Материя вторична. Разум всем управляет, Материя не способна совладать с Хаосом, она обречена на вечные скитания то в Аду, то в Чистилище, ибо Эдем ей недоступен. Ни земной, ни поднебесный. Сущность полна губительных сомнений, её искушает Третий, Дьявол, обитающий в этом отеле, этом преддверии конца всего сущего, где время размыто, где нет прошлого, настоящего и будущего. Нарратив ленты становится коматозным, Рене уже объясняется только образами, навеки забыв о существовании сюжета. В конце концов, все к чему ведёт и Рене, и Грийе это поиск Высшего Знания, Всеобъемлющего Единства, Абсолюта, открывающего ключи ко Вселенной, которая для развоплощенной в множестве своих жизней, но ничего не помнящей Материи пока что недоступна, как и Истина. Как и Жизнь, как и Смерть, которая, вполне возможно, является такой же иллюзией в иллюзии в иллюзии. Игрой Первого с Третьим, результат которой для Второй предрешен изначально, а потому скитания одинокой души, беспрестанные блуждания этой души просто бесконечны, ведь она забыла все, особенно самое себя. И был ли прошлый год, Мариенбад, сад во Фредериксбурге? Возможно, ничего не существует вовсе, а есть лишь Великая Пустота, маха-шуньята, которая и является всем истинным и неизбежным. Нашей настоящей реальностью.

Ангелы среди нас! Это не новость , видели- знаем. Они бывают разные. Есть падшие, но желающие вернуться, как в Догме. Есть завистливые, себе на уме, как в Константине. Есть, которые вмешиваются в нашу жизнь, пытаясь в ней что-то подправить , как в Ангел-А. Есть ангелы мужчины, которые влюбляются в земных женщин так, что готовы, перестать быть ангелами, а стать смертными людьми. ( Город ангелов). Ходят, слушают наши мысли. Кстати мысли жителей Берлина не сильно отличаются от мыслей русских людей. Те же заботы, те же проблемы, те же радости планы... Кому-то они успевают помочь, поддержать их, ободрить, а кого нет. У них оченьочень умные и понимающие глаза. Они столько перевидали за свою вечную жизнь, что мир для них стал черно-белым и совсем неэмоциональным.
Вывод. Становись человеком и живи интересно, но недолго.
Вот об этом двухчасовой спокойный немецкий фильм. Я и просмотрела его также спокойно, размеренное, с любопытсвом. Особых претензий, кроме последнего монолога воздушной гимнастки в баре, у меня нет. Но советовать никому не буду. Своеобразный, может совсем не понравится.

1959 год для зарождавшейся Французской Новой волны был по-настоящему знаменателен двумя дебютами: Жан-Люка Годара, "На последнем дыхании" которого говорил о всякой невозможности жить, любить, творить, попутно сжигая до пепла, вытравливая щёлочью операторского хаоса привычный кинослог, даже память о нём; и Алена Рене, чья "Хиросима, моя любовь", едва ли не радикальнее видоизменяя закосневший и академичный киноязык, ту же тему невозможности жизни и любви(впрочем, герои Рене отнюдь не бунтари и не мытари собственного же бытия) поместила в прямой исторический контекст, в саму гущу реальности ядерной атаки на Хиросиму. Причём более чем очевидно, что фильм этот плод не только Французской Новой волны; поэтическая и историческая рефлексия дихотомии Рене-Дюрас оказывается в тотальной аддикции от дихотомии Синдо-Масумура.
"Двадцатичетырехчасовой роман" - таково дополнительное название этой ленты, снятой по сценарию Маргерит Дюрас, для литературного и кинематического искусства которой тема забвения /незабвения и неотрицания является главенствующей. Практически номинальный сюжет фильма облачается в меланхоличный метанарратив, напоенный горьким нектаром политики, поэтики, патетики, а множественные воспоминания героев ленты становятся и зрительскими в том числе; сюжет концентрируется в герметичных пространствах, весь киноязыковой функционал не столько техничен, сколь музыкален. В мажоре, а не в миноре. Математически отмеряя каждый кадр, Рене работает пристрастно, уделяя внимание даже мелким деталям, неброским на первый взгляд фразам - в ленте все важно, совокупность идей, мыслей и киноязыковой полифонии. Камера Мичио Такахаси и Саши Вьерни в "Хиросиме..." не объект, а субъект кинематографического пространства, третий герой, что неотступно следует за персонажами; она не наблюдатель, не созерцатель, но исповедник в этой оптимистической трагедии из тех, где пыль веков и быль времён идут сцепившись рукавами...
"Хиросима, моя любовь" - это концентрированный сгусток жизни того что есть и было, не того что могло бы быть или вовсе не было, не сна и яви, несостоявшихся реинкарнаций, роковых прокрастинаций и невоплощенных трансформаций, как "В прошлом году в Мариенбаде". Впрочем, основной лейтмотив всей дилогии, что искусно взаимодополняет и взаимообьединяет друг друга, синонимичен: обреченная, невозможная любовь, которая чересчур коротка и слишком тяжка, чтобы быть даром; это чувство, родившееся в купели невыносимой боли, существует не благодаря, а вопреки. Это не любовь-преступление, как у Маля в "Лифте на эшафот" и не любовь-искажение, как у Годара. Для героев "Хиросимы..." любовь - это искушение и изнурение, исступление и исцеление, тогда как вся жизнь потом - вечное искупление и вечное же возвращение, а смерть, пожалуй что само избавление от этих неисходящих мук, этой пытки томительными воспоминаниями на залитых ливнем солнечных лучей улицах Хиросимы. Нет, не надо забывать, надо помнить что тогда здесь случилось, потому как беспечное забытье равносильно смерти, равносильно тотальной утрате своей идентификации. Для героя Эйдзи Окада спасительное беспамятство будет значить предательство своих близких, тогда как для его возлюбленной война как напоминание о грехе, это её клеймо, печать, её проклятие.
Для режиссёра, снявшего антифашистский памфлет "Ночь и туман" память и время стали краеугольными камнями в фундаменте всего его кино-, и мифотворчества. Но при этом, в отличии от короткометражных документальных опытов Рене и некоторых его поздних работ в "Хиросиме..." мысль политическая и социальная идет скорее фоном, как необходимое метатекстуальное и концептуальное дополнение к истории внутренней борьбы прошлого с настоящим. Но при этом параллельномонтажные вставки кадров последствий Хиросимы, играющие на резчайшем и жутчайшем контрасте личного и исторического, одной любви и большого горя, нужны режиссёру дабы показать тот вселенский неизбывный ужас войны, что нельзя забывать. Если безымянные, сугубо абстрактные герои "Мариенбада" терзались неисполнимостью вспомнить то, что было не так давно, то Актриса и Архитектор (концепты человека созидающего) мучаются в экзистенциальных и имманентных конвульсиях невозможности забыть, избыть из самое себя то прошлое, что в настоящем служит им укором и приговором на вечность. Неслучайно Рене будто уравнивает героев в их тягостном существовании, ад немецкой оккупации, в которой героиня Эммануэль Рива была дамой гарнитурной, её плоть покупали и продавали, оккупировали ее так же, как землю, зарифмовывается с адом Хиросимы.
Для Рене, между тем, деяния демократической империи США в Японии и немецкой бешеной овчарки, остервенело обгладывающей кости Европы, через призму судьбы героев ленты оказываются одинаково деструктивными, отбирающими жизнь, счастье, все что делает человека не бледной тенью самого себя. Да и кажется, что нет случайности в том, что Ален Рене и Маргерит Дюрас сделали свою героиню именно актрисой, не синефильства ради, но ради возможности для нее бежать в мир химер, играть несуществующих людей, чтобы потом лишь единожды разоблачиться. Рене наделяет своих персонажей внятной предысторией, лишает их маскировочной и маркировочной сути.
Хиросима - Невер. Еще одна рифма в контексте фильма. Японский город, где произрос ядовитый ядерный гриб, город-могила и град-феникс, простивший своих палачей - и город французский, в свое время атакованный самими же союзниками, город-храм, город-ристалище, город-святилище. Невер что так созвучно Пустоте, Ничто - оттого в героях ленты столь много очевидной свободы. Ничто - это прошлое героев ленты, а бытие hoc est quod, именуемое чистым - оно и есть само их настоящее. В триединстве Прошлое-Настоящее-Будущее именно последнее режиссером непрояснено, поскольку оно еще не сотворено для героев фильма. И непостижимая память их, её острые осколки, как у Жорж Рибемона-Дессеня, "Перелетают с пальца на палец, И на кончике каждого пальца Зеленая ящерка будущего Пожирает мушек сердца".

- Ты ничего не видела в Хиросиме, ничего.
- Я все видела, все.

Этими словами начинается фильм. Слова на фоне сплетающихся тел и документальной хроники ужасных последствий атомной бомбы. Смелое решение.
Фильм - исповедь героини. Ее переосмысление прошлой любви через призму нынешней. Ее монолог плавно течет, такое ощущение, что она впадает в медитацию, постепенно погружаясь в прошлое, пытаясь его принять, осмыслить и отпустить. Потому что там, в прошлом, в Невере, после невозможной любви между молодой француженкой и немцем-оккупантом, осталась выжженная душа. У нее своя Хиросима.
В своем монологе, в своей исповеди она проходит, проживает свою Хиросиму еще раз. Любовь, позор, подвал, безумие, попытки жить и чувствовать. Исповедь дарит очищение и..надежду. время ничего не лечит. Ничего нельзя забыть, можно только отпустить.

Алан Рене довольно свободно обращается с трагедеей, произошедшей в Хиросиме, демонстрируя ужас, обнажая самые неприглядные человеческие увечья. Проводя ассоциации личной трагедии и трагедии всего человечества. Возможно, пережив свою трагедию, человек не может остаться вне общего масштаба трагедии. Он вливается в нее, еще одна боль в целом океане. Но для меня подобное решение оказалось спорным.
Последние полчаса фильма, наполненные бесконечной метафиричностью и брожением по кругу, набивали оскомину. Одни и теже слова, одни и теже сцены только в различных декорациях. Было ощущение, что ты завис на одном и том же месте. Пока наконец-то не случился катарсис.

"Хи-ро-си-ма, это твоё имя", — говорит Она. "Это моё имя, — соглашается Он. — А тебя зовут Невер"

мультфильм был снят (вернее, нарисован, ведь о какой компьютерной графике может идти речь в 1973?) в то время, когда меня не было еще в проекте. тем не менее, несмотря на сорокалетний возраст, мультфильм смотрится на удивление странно и пугающе... непосебешно, что ли...

жуткие такие инопланетяне, у которых человеки - домашние животные, которых водят на поводке и которых, если они сбегут и собьются в колонии, можно давить ногами или травить газом.
наверное, в этом есть некий подтекст, намекающий на то, что мы так же поступаем с теми, кто кажется нам слабее, тупее, необразованнее, ненужнее. в этом есть некий закон возмездия.

из плюсов. музыка, то и дело словно нагнетающая атмосферу происходящего. иногда даже кажется, что она - главнейший герой.
полет фантазии, который тем бурней, чем примитивней изображение на экране.
(вам не кажется, что с приходом в кинематографию множества компьютерных возможностей сама кинематография много утратила? взять хотя бы ту же способность думать и фантазировать, ведь современное кино отличается ужасной разжеванностью, имхо).

из минусов. излишняя затянутость. хотя... это тоже можно отнести к плюсам.

спасибо за полный сюр, nimue236 , порекомендовавшая этот мультфильм в рамках игры ТТТ!