Hestbæk, Martin. Отзывы на фильмы

О первом сезоне

Так получилось, что сначала посмотрел американский римейк этого сериала. Правда, смотрел давно — семь лет назад — и сравнивать сложно. Но попытаюсь.

Прежде всего, в оригинале отсутствует затянутость римейка, где дело об убийстве девушки растянули на два сезона. Впрочем, если в римейке была затянутая экспозиция, а потом динамичное развитие сюжета, то у датчан все ровно. Неспешный, интеллигентный детектив, без экшена.

В оригинале не так сильно нагнетается нуарная атмосфера — нет вот этих бесконечных дождей т. д. Но приглушенные цвета, полумрак в помещениях, преимущественно пасмурная погода или темнота в «уличных» сценах — это присутствует, хотя и не так навязчиво, как у американцев.

Чернухи много, сюжет трагичен, но подано это все буднично, без шекспировских страстей, хотя в конце и не удержались от пафосной сцены. Вообще датское «Убийство» по сравнению с американским отличается какой-то простотой, безыскусностью.

Сюжет, кстати, очень сильно отличается, разгадка преступления абсолютно другая. Отличаются и герои: главная героиня, правда, только внешностью, а вот ее напарник в оригинале Ян Майер и напарник из римейка Стивен Холден — это абсолютно разные персонажи, с разной биографией и непохожим характером.

Что до разгадки, кстати, тут она более реалистичная, чем у американцев, но при этом намного более чернушная. Прямо не хочется до последней серии верить, хотя уже в предпоследней ясно, кто убийца. Под конец создатели сериала не удержались и урезали пафосный трагический гранд-финал в духе «Семь» Финчера. Не уверен, что оно надо было, но им виднее.

Непонятно, почему у датчан так раздута сюжетная линия Хартмана:

Наблюдать за ним и его командой интересно, но с определенного момента все эти предвыборные страсти только затягивают повествование. Наверное, зрительницам нравится Ларс Миккельсен и его больше показывали ради рейтингов?

В римейке сохранили идею оригинала — что преступление нарушает хрупкий баланс нормальной жизни, и расследование, как снежный ком, затягивает в себя все новых людей, ломая судьбы, вызывая эпидемию недоверия и подозрительности. Преступление — причина эскалации зла. Озлобленные подозреваемые и напуганные свидетели клевещут друг на друга, от вероятных убийц отворачиваются родные и коллеги, рушатся профессиональные и политические карьеры, из шкафов выпадают скелеты, разваливаются семьи и коллективы. Но в оригинале это показывают не так навязчиво, как в римейке (там эпизодов самосуда было аж два!)

Актеры не хуже, чем у американцев. Помимо уже упомянутого Миккельсена могу отметить исполнителей главных ролей — Софи Гробёль и Сёрена Маллинга. Бьярне Хенриксен и Анн Элеонора Ёргенсен хорошо сыграли Тайса и Перниллу Брик-Ларрсенов, родителей убитой, а Николай Коперникус — друга Тайса, Вагна. Что интересно, среди персонажей датского оригинале существенно меньше молодежи, чем в американском римейке, где и главные герои были моложе, и в штабе кандидата в мэры была в основном молодежь.

Итог: в целом скандинавский оригинал производит более приятное впечатление. Он не затянут, в нем меньше пафоса (но и вообще эмоций меньше, а для триллера это не плюс), и развитие сюжета в нем более реалистичное. Датское «Убийство» — по большей части детектив, а американское приобрело больший крен в триллер и драму. Есть у оригинала и свои странности, вроде раздутой «политической» сюжетной линии. И, конечно, до «Моста», с которым его часто сравнивают, этому сериалу далеко — таких ярких и необычных героев, как там, здесь нет. Но все равно, известность этого сериала вполне заслуженна — правда, не в последнюю очередь, думаю, тут сыграла роль новизна: в 2007 году скандинавский неонуар еще был в новинку, и безыскусному «Убийству» удалось получить едва ли не культовый статус.

Пожалуй, главным лейтмотивом в творчестве одного из ведущих демиургов «Догмы-95», культового датского режиссёра Томаса Винтерберга является минорная тема возвращения. В программном для постановщика фильме «Торжество» возвращения персонажа из забытой прошлой жизни знаменует собой тотальное разрушение привычного дотоле миропорядка, в «Субмарино» возвращение из заточения и без того блудного брата оборачивается тупиком, дисконнектом, анемией и апатией. Возвращение как первичная сюжетная коллизия, пробуждающая меланхолию нарратива, у Винтерберга никогда не сулит ничего и никому ни хорошего, ни условно нормального; недремлющие призраки прошлого, по Винтербергу, не прощают никогда. В свою очередь в «Охоте» и «Дорогой Венди» возвращение лишено овеществления; оно воплощено как метафора обратных социальных процессов, а в самом неприметном в контексте куда как более монументального творчества режиссёра фильме «Возвращение домой» 2007 года Винтерберг привычную для себя тему обыгрывает уже в мажорной тональности с ненарочитыми полутонами абсурда.

На первый взгляд кажется, что Винтерберг стремится зарифмовать «Торжество» с «Возвращением домой». Сюжеты обеих картин, снятых, между тем, в совершенно различных хронотопических условиях, до бесстыдства схожи, не говоря уже о том, что формула прошлого как бумеранга и там, и здесь раскрывается полноценно и конкретно. Но видна существенная разница в подходе и, соответственно, дальнейшей реализации драматургической экспозиции фильма; в «Торжестве» торжествовала практически греческая трагедия, тогда как в «Возвращении домой» эта самая трагедия существования присутствует скорее на периферии, на очень дальней обочине повествования, она сугубо побочна, тогда как первична скорее исключительная авторская созерцательность, направленная на главных героев фильма, через призму которых Винтерберг создаёт на выходе сатирическую галерею типажей в разрезе национального характера. Впрочем, эта созерцательность, растворяющаяся в весьма лапидарном киноязыке, упакована в оболочку абсурда, существующего на нескольких уровнях.

Абсурд первоначальный в фильме — это история неблаговидного оперного певца, вернувшегося в свой родной город и узнавшего, что он давно уж как папаша взрослого светловолосого дитяти. Выросшего, между тем, в условиях тотальной свободы воли, а потому живущем по всем принципам «человека абсурда», как, впрочем, и все герои фильма, искренне считающие, что все им позволено и все этим оправдано. Винтерберг на сей раз не копирует реальность тотально, но доводит её до состояния и всеобщей нереальности, ирреальности. Герои картины, но в особенности Себастьян, Мария и Ганс, тот самый возвращенец из приторного большого мира, считают, что их жизнь имеет внятные цели, но это, увы, совсем не так. Словно герои мифа о Сизифа, они обречены на беспрестанное повторение собственных ошибок. Ганс, сбежав из неуютной провинции и бросив свою единственную настоящую любовь, которая после этого пошла в пошлый разнос, став и розовой, и голубой, и ещё чёрт знает какой, на то же самое обрекает своего сына, который запутался в отношениях и, кажется, не видит из-за своей деструктивной инфантильности никакой разницы между любовью и просто сексом. Сын повторяет ошибки не только отца, который и не думает раскаиваться, но и своей матери, рефлексирующей и истерящей одновременно. Если восставшее из пепла прошлое отрезвило героев «Торжества», то в «Возвращении домой» ничего такого не предвидится. Все остаётся почти как было до этого, неизменным и нелепым. И именно в этом кроется главная, но невысказанная напрямую Винтербергом трагедия персонажей «Возвращения домой» — отсутствие у них не столько морали, сколь желания что-либо переменить к лучшему в своей жизни, которая и не жизнь вовсе, а череда абсурдностей, складывающихся в закономерность бытия.

Абсурд же внутренний лежит в фильме в пространстве общеизвестной мысли датчанина Серена Кьеркегора, основанной на истории библейского Авраама. Впрочем, жертвенность в «Возвращении домой» не столько физическая, сколь психологическая, и она происходит не во имя Бога, но вопреки ему, как сопутствующая и кормящая эгоизм нового Авраама, он же Ганс. Ганс жертвует благополучием своего сына, отдав на поруки не самой пристойной матери, пустившей все давно насамотек. По сути Ганс убивает зарождение семейственности, убивает в первую очередь в самом себе, но он сам не считает такой поступок неправомерным, для него это привычно, но для всех остальных, в особенности для режиссёра, который насытил свою картину сплошными антигероями, это парадоксально в своей очевидной абсурдности. И возвращение Ганса домой это в сущности возвращение в никуда — из бесцельного, но роскошного богемного существования в бытовой примитивизм, населенный такими же человеческими примитивами, для которых важнее всего лишь поспать, пожрать да потрахаться и, желательно, дружной птицей-тройкой.