Отзывы на фильмы Александра Збруева без оценки

…грядущее воспоминание об утраченном прошлом…

…неприметному и заурядному старику Николаю Васильевичу Алексееву (…Александр Збруев…) поступает приглашение на участие в эксклюзивном полночном радиоэфире. Пенсионер, как выясняется в дальнейшем, оказывается известным в узких кругах гуру авторской песни. Воспрянувший душой гражданин Алексеев споро отправляется с очередным рейсом электрички на встречу с былой славой. Уже в студии его горячим кофе встречает миловидная секретарша, а следом за ней — пожилая, но приятная до сих пор ещё ведущая. Отставному барду предоставлено полтора часа эфирного времени, за которое в студию будут писать, звонить и отправлять поздравительные видеоролики поклонники всех возрастов и мастей. От несовершеннолетних студентов и домохозяек до Андрея, лично, Макаревича и космонавтов с орбитальной станции…

…нахлынувшие в процессе на Алексеева ностальгические воспоминания выражены в ленте сюжетными путешествиями во времена его минувшей молодости. Поэтично-музыкальный дедушка оказывается лично распивал чаи с Тарковским и Солоницыным, когда те мастерили своего «Андрея Рублёва». Он же феерически выступал на Грушинском фестивале бардовской песни с пронзительным протестом против войны в Афганистане. Наконец, на своём основном поприще — режимном заводе по разработке стрелковых вооружений — в качестве ведущего инженера спорил за право на получение госзаказа с самим Калашниковым. Представив на суд спецкомисии из Минобороны свой прототип, втрое превосходивший всемирно известный АК-47 по всем статьям…

…«Кино про Алексеева» Михаила Сегала в процессе поглощения для внимательного зрителя постепенно превращается из лирической и, честно признать, скучноватой и затянутой документальной трагикомедии в полновесный и зубодробительный, по-кафкиански абсурдный детектив. Исходя из личных вообразительных мемуаров и искусных режиссёрских полунамёков, уже где-то к середине фильма становится очевидно, что экранизируемый радиоэфиром Алексеев-то не совсем настоящий. Большинство всех творческих дифирамбов про него сфабриковано той самой псевдоведущей (…Татьяна Майст…). Которая, будучи до сих пор влюблена в него до умопомрачения, за свои средства, путём подкупа и уговоров, срежиссировала весь от начала до конца показанный в ленте радиоспектакль. Всамделишный Николай Василич — прост, пуст, сер и обыкновенен. Пошловатый волокита, добровольный осведомитель и совсем немного поэт. Алексеев прожил своё отведённое время всё больше прагматиком и совсем чуть-чуть скучноватым повесой. Заполняя душевный вакуум одним единственным украденным эпиграфом о любви. Применяв данную заёмную мудрость в качестве средства завлечения и очарования к любой публике и каждой встречной барышне…

…после шикарного сюжетного разворота в финале, когда в студии гаснет свет, маски сорваны и всё про всех уже ясно как день, счастливо-обманутый Алексеев с мироточивой улыбкой едет обратно домой, а ошеломлённый зритель осознаёт, насколько главный герой мелочен и разве только не ничтожен, постарайтесь всё-таки не забыть вот о чём. Да, он оказался весьма посредственным бардом. Его жизненная стезя вышла незначительной и вторичной. Но Алексеев всё же остался отличным и добросовестным оружейником. А это хоть чего-нибудь, да стоит. Пускай даже придуманной славы, фиктивной биографии и фальшивого граммофонного сборника песен, никогда не издававшегося фирмой «Мелодия»…

…эзотерическое путешествие из ниоткуда в никуда…

…самое начало девяностых годов прошлого теперь уже столетия. Тех самых девяностых, которые буквально через пару лет получат хлёсткий, как выстрел, прилагательный эпитет — «лихие». В фоне и практически вне фокуса киноленты Дмитрия Астрахана, с кошмарным скрежетом неминуемой безысходности рушится колоссальная Советская империя. Первые миазмы победившего капиталистического миропорядка достигают несостоявшегося советского профессионального, показывавшего откровенно неплохие результаты и подававшего кое-какие надежды боксёра Евгения Тимошина (…Александр Збруев…). Страны, в которой он был нужен хоть кому-то, больше нет. И теперь у Евгения нет ещё и средств, чтобы обеспечивать хоть сколько-нибудь приемлемый быт свой и своих домочадцев. При свете дня он вкалывает инженером на одном из погибающих предприятий Ленинграда. Во тьме же ночной — горбатится в молочной лавчонке чернорабочим грузчиком. Где-то между этими экзистенциальными антитезами — живёт со своим немногочисленным семейством в забитом однокомнатном углу проектной пятиэтажной хрущёбы…

…не смотря на то, что режиссёр вполне умело акцентирует конфликтную составляющую на классической разновидности любовного треугольника и до самых титров меж фигурантами кипят чуть ли не «шекспировские» страсти, с «Ты у меня одна» происходит непреднамеренный смысловой, как это сейчас модно называть, твист. Создатель хотел сказать одно, но вслух и постфактум вышло совсем иначе. Изначально задуманная лента о проявлении чувств в стеснённых обстоятельствах, уже в первой своей хронометражной трети оборачивается горестной кинопоэмой о древнерусской тоске. Герой Збруева, получив осязаемый шанс вырваться из нищеты, поступает как настоящий собирательный образ былинно-русского героя сказок и образцового примера советско-социалистической пропаганды. Принципиальность здесь возводится в абсолют. Долларовые подачки брезгливо и гордо отметаются прочь. Стоически превозмогать случайные «шабашки», безработность, бездоходность, скандалы, презрение и унижения плоти — вот где для истинная закалка воли и чистейшее очищение духа. Зритель понимает, что Тимошин не согнётся перед капиталистическим гнётом. Который в искусительном плане представлен здесь, помимо прочего, в образе пассивного валютноориентированного «голубка»-неформала (…Александр «Казанова» Лыков…), заигрывающего со швейцаром в малиновом пиджаке и орудующего у знаменитой питерской гостиницы «Астория»…

…на самом ли деле Евгений Тимошин такой стоик, или он всего навсего не желает и не ждёт тех самых перемен и не хочет ничего менять в своей жизни? Ведь любые изменения, более всего в положительную сторону, это всегда боль развития и страдания перерождения. Не лучше и спокойнее ли и впредь лёжмя лежать на исконно русской печи под ворчание домочадцев, завесив скрипучие двери обветшалой избушки бирками с оправдательным заглавием «…не мы такие — жизнь такая…»? Соблазн велик и страшен. Но каждый, как обычно, вправе лично решить эти извечно-риторические вопрошающие сентенции в персональную пользу и на свой особенный лад. В том и мораль…