Отзывы на фильмы Ивана Лапикова

Три Андрея

Запамятовали, похоронили
Широкий плес и шорох тростника
И тонешь ты в озерном нежном иле,
Монашеская, тихая тоска.
Что помню я? Но в полумрак вечерний
Плывет заря, и сонные леса
Еще хранят последний стих вечерний
И хора медленные голоса.

И снятся мне прозрачные соборы, —
Отражены в озерах купола,
И ткут серебряные переборы
Волоколамские колокола(Арсений Тарковский)

Говоря о множественных философских, жизненных и кинематографических изысканиях Андрея Тарковского, в бытность свою еще перспективным, но уже мастеровитым советским(хотя по-настоящему советским ментально и интеллектуально, как и отец его, знаменитый поэт, Андрей не был никогда) режиссером("Иваново детство" к тому времени уже было создано и прогремело, в первую очередь, за рубежом), бесспорно, пожалуй, лишь одно: для Тарковского его второй по счету полнометражный фильм, историко-религиозная биографическая притча "Андрей Рублев" 1966 года, стал его личной Голгофой, пройдя которую в течении долгого пути сотворения ленты великий режиссер внутренне переменился, став тем, кем ему и будет суждено остаться до последних мгновений своего земного бытия - и Пророком, и Демиургом. И дело ведь не столько в препонах советской цензуры, ведь в стране победившего атеизма не могло быть ни черта, ни тем более Бога, пускай и в кинематографическом воплощении, сколь в тех стенаниях и терзаниях, сопровождавших создание ленты, и в масштабе непознанной тогда еще личности самого Андрея Рублева, биография которого складывалась из сугубо отрывочных эпизодов. Взвалив на себя крест сказителя Руси изначальной, поступательно приходящей к христианским первоосновам, но еще не переборовшей исконные языческие верования, Руси окаянной, терзаемой набегами иноземных захватчиков и раздираемой изнутри братоубийственными распрями, и жития Андрея-святого, Андрей-грешник в своей картине, композиционно решенной в форме восьми повествовательных отрывков, объединенных личностью великого иконописца, предпочел лишить напрочь последнего ореола святости, представив Рублева обычным человеком, волей истории ввинченного в смуту и кровавые омуты, склонного к сомнениям и исканиям. Не всегда православным, порой метафизическим и мистическим, но почти всегда общечеловеческим.
Сместив хронотопическое пространство основного действия ленты не столько в смуту XV века, сколь в ее весьма условные чертоги, начертанные не в ключе гиперреализма и гипернатурализма (хотя и не без этого), но в стиле гиперсимволизма, когда буквально каждая деталь служит единому авторскому замыслу и несет в себе явный отпечаток метафоричности в метанарративе ленты(начиная от образа скоромороха и завершая исключительной символикой имени Андрея, который в контексте ленты воспринимается как первочеловек, восьми как символа гармоничности и единения материального с духовным, воды как всеочищающего источника или лошадей как олицетворение Божьего промысла и свободы - внутренней в первую очередь), показывая все ужасы не отстраненно, а через призму мятущейся души Рублева, предстающего в множестве ипостасей на всем протяжении фильма, как-от Рублев-странник, Рублев-реформатор, Рублев-революционер, даже Рублев-диссидент, Тарковский стремился к большей универсальности собственного высказывания. к тому всеохватывающему панорамированию затронутого им философического пространства, без внятного постижения которого невозможно объять и личность иконописца, и ту реальность, в которой он обитал. Вкладывая в уста своего героя слова о свободе, об обретении веры, о борьбе, о любви, о сомнениях и поисках на фоне рушащегося мироустройства Руси, в которой процветает наушничество, предательство, государственный террор, слепость народная, Тарковский, безусловно, подразумевал не далекое прошлое, в котором жил и творил святой Андрей, а то тоталитарное настоящее, в котором жили современники Андрея-грешного. Картина, вышедшая в период расцвета движения "шестидесятников", к коим можно было отнести и самого Андрея, и его отца, хотя и по касательной(Тарковский, как и Шукшин, к примеру, были личностями вне любых движений и над ними), но попавшая на экраны уже в застойные времена, чутко и тонко эстраполировала настроения тогдашней интеллигенции, говоря не столько и только о религии как спасительной чаще для всего народа и об искусстве, которое делает любую общину аутентичной нацией, отличимой от других, как и о том, что человек - творческий, но и не только - не может именоваться таковым, не имея свободы, не имея права на высказывание, на собственное мнение.
Рублев-современник. Таковым он предстает в картине, особенно в фундаментальной для всего философического скелета картины сцене спора с Феофаном Греком, в котором Рублев предстает гуманистом, верящим в спасение душ и в то человеческое, что остается в темном народе, живущем еще не везде по вере, но всюду почти по силе. Но его гуманизму предстоят нелегкие испытания. И он их проживает вместе со всем государством, все 23 года, которые меняют его как внешне, так и внутренне, приводя его к Богу. Финал же фильма является уже историей Творца, демиурга и носителя правды в мире, пережившем кривду, боль и страдания, объединившие разрозненную нацию в единое и неразрывное целое. Литие колокола и сам колокол как один из главных метафорических постулатов картины в разрушенном Суздале призвано изгнать своим священным звоном из страны всю бесовщину, которая терзала изнутри и снаружи Русь. В финале и Рублев уже иной. Покаявшийся, познавший жизнь, прикованный необоримой верой своей к искусству и народу, спасенный и Богом, и мальчиком, Рублев уже не просто художник, а творец, на равных говорящий с Богом о проблемах своих современников. Собственно, неслучайно в структуру финальных эпизодов встраивается и современная сцена с сохранившейся иконописью Рублева. Покуда она жива, не сожжена и не разграблена, покуда она окроплена свечным воском и слезами, смешанными с миррой, жив и сам Рублев, и русский народ.
Кинематографический язык, на которым изъясняется Тарковский в своей картине, так или иначе на всем протяжении своем лишен академичной аскезы "Иванова детства", в котором тем не менее густо, удушливо ощущался новый стиль, новая форма разговора со зрителем, но апогея своего она достигла именно в "Андрее Рублеве". Он изощрен и даже намеренно избыточен, сюжет то и дело кажется вторичным, тогда как сам нарратив строится на теме апокалиптического и кризисного мироощущения самого режиссера, который в "Рублеве" перенес в экспрессионистскую форму кинослога распятие Христа, а в сценах убиения невинных животных и людей в ключе натурализма показал деструктивность, дух всеобъемлющего разрушения. От идей Ницше и Кьеркегора до Бердяева, от Василия Розанова до Альбера Камю - идеи всех этих философов в той или иной степени нашли свое отражение в лишенной облика канона художественной пестроцветной палитре "Андрея Рублева", в котором Бог виден не всегда, а деяния человека - ежесекундно. "Андрей Рублев" - это кино исключительного образного порядка, вся драматургия которого подчинена на развитию сюжетного паззла, а движению философской и религиозной мысли как героя, так и самого автора, для которого вера невозможна без апокалиптических предчувствий, без темы конца всего сущего, которое возродится, как и сама Русь на исходе 1423 года, из краха и праха, плена и тлена, возродится в мироточащих и миротворящих иконах ее сомневающегося сына, имя которому Андрей.

Экранизация получилась странная. Очевидно, что при переносе на экран книжный источник несколько видоизменяется, дабы больше подходить целевому формату, но здесь речь не об этом.

Опущенные и скрещенные ветки второстепенных персонажей можно оставить в покое. Куда больше вопросов вызывает мелкая фактологическая переработка сюжета.

Понятно, что фокус с набедокурившего и раскаявшегося чекиста, будет, скорей всего, снят. Это не удивляет и не вызывает недоумения. Очень странно то, что Иванов, активно принимавший участие в экранизации своего творения, крайне неудачно расставил акценты на не идеологических вещах и много куда более интересного опустил.

Экспозиция персонажей, их манеры и поведение в кадре позволяют сразу сказать, кто плохой и кто хороший, причём сказать однозначно. В принципе, баланс хорошего и плохого во многих персонажах, имевший место быть в книге и составлявший её основу, здесь как-то потерялся. Это не могло не подпортить впечатления от экранизации. Весь мир стал чёрно-белым, спорные вопросы довольно легко стали решаться, а персонажи стали куда площе.

Грамотно поступили с сокращением времени действия в фашистском лагере, не самая сильная часть получилась, в остальном много вопросов. Изнасилование Анны, казнь Фёдора, самоубийство Назарова, фронтовая жена Семёна, подлинность «русского Савелия» и дальнейшая судьба Полипова — все эти события были исправлены явно не из-за хронометража. Если присмотреться к генеральной линии подобных исправлений, становится очевидно, что все они должны были привести к более простому в восприятию сюжету и сократить количество внутренних противоречий в героях к нулю.

Процесс над Полиповым довольно символичен, в книге он уходит на пенсию никому не нужным стариком, скрыв все свои прегрешения от советского суда, неизвестно сколько таких он избежало правосудия и ещё остаётся на местах, в то время как в фильме его, очевидно, расстреливают, а партия побеждает в самоочищении.

Видел много фильмов о детдомах и детдомовцах. Ни один не впечатлил, если не считать «Республику ШКИД». Да и там больше фарса, чем реальности. Сложилось впечатление, что режиссёры просто напросто не знакомы с типажами, да и с самой тематикой. Где они видели таких воспитанников? Не понятно!

В этом фильме рассказывается о том, как девочка из своего закрытого мирка попадает в мир взрослых, в котором правят свои законы. Ребёнок их понять не может. Возникает конфликт. Можно подумать, что она всё это время жила на необитаемом острове. Что хотел сказать режиссёр вроде бы ясно. Но сказано-то всё так невнятно, что трудно разобрать задумку!

Эксцентричная выходка Ольги Астафьевой привлекает внимание киношников и обеспечивает ей начало карьеры. Ерунда! Начало карьеры обеспечивает совсем другое. Вот, например, у артистки, играющей как раз эту героиню, папа кинорежиссёр, а мама - диктор Центрального телевидения. Вот это по-нашему, по-бразильски! А то выдумали какую-то сказочку для детей младшего школьного возраста. Кому-то, наверное, смешно. Мне – противно! «И маманя - Груня, и папаня - Груня. Когда вырасту большой, тоже буду груней». По многочисленным аналогичным примерам, нам следует уяснить одно: талант, оказывается, передаётся генетически. Мендель нервно курит в сторонке!

Отдельного внимания заслуживает эпизод, когда подростки всерьёз обсуждают практику первого поцелуя. Ребята! Какой год был на дворе? 1988-ой! А не начало шестидесятых! Вы что товарищи? Откуда такая наивность?

Работа Григорьева – посредственная поделка; внимания, в основном, не заслуживающая. Хотя и с большими амбициями.

Да! Тема экологии всегда была для нас злободневной. По теперешним временам проблема, поднятая в фильме, смешна и нелепа. Диапазон бедствия в настоящий момент куда страшней и глобальней. Сейчас его не решить энтузиазмом одного учёного, систему ломать под корень надо! А тогда было ещё возможно обойтись малыми силами. Фильм о тех вроде бы недавних временах, когда ещё представлялось реальным что-то изменить. Смотрим, с чего начинался этот бардак. Откуда взялась эта «разруха в головах», как говаривал профессор Преображенский.
Каким образом нарождаются на белый свет все эти мрази, которые испражняются там же, где и едят? Не важно, в местных ли масштабах или в больших, государственных. Но плодятся они, как клопы, в огромных количествах! Правильно, им здесь не жить! Что ж тогда заморачиваться? А вот мы никуда уезжать не собираемся. …Сейчас, по крайней мере. Не всё ж пока ещё испоганили! Не все деньги выкачали с лесов Дальнего Востока, не всё продали по-дешёвке, не всем поживились… Осталось кое-что!

«Желаю успеха» - так обычно говорят в случаях безнадёжных. Не помню, что б где-то эта фраза прозвучала в фильме. Но, тем не менее, сущность её на лицо. Молодой учёный, Пётр Северин, как дон Кихот, борется с ветряными мельницами, которых олицетворяет директор леспромхоза Фёдор Босых. По сюжету, Пётр вроде бы побеждает, но не очень убедительно. Нам не верится в победу. И правильно! Так не бывает. Алчность и рвачество неистребимы, а продолжения истории о противостоянии этих двух сил, добра и зла, нам не покажут. Впрочем, можно догадываться, чем это дело закончилось. Финиш хэппи-эндом невозможен. Получилась бы сказка, а не драма.

Оставьте всякую надежду…

Другого такого фильма ещё поискать. Но не в плане искромётного сюжета, прекрасной режиссуры или несравненной игры актёров. Здесь сам Тальков, Серов, Долина живым голосом и при активном участии, да ещё на расцвете своей карьеры. Есть и ещё одно украшение – вокзальный старшина милиции. Это просто песня! «Молчать! Когда вас спрашивают!», «Вам бы только водку пьянствовать и беспорядок нарушать!» Душевный парень.
Приступать к серьёзному обсуждению самой тематики и исполнения не хочется только по той причине, что это всё довольно рутинно. И таких фильмов в перестроечный период наснимали целый воз и маленькую тележку. Этот воз находится в положении статус-кво и всё больше прорастает дубовыми корнями. И перестройка прошла, и с колен мы все как один внезапно поднялись, а как была коррупция, так и дальше продолжает цвести буйным цветом и увядать, судя по всему, в ближайшее время не собирается.
Грустно смотреть на героя Соломина. Несчастный он человек. Ну, а когда уж он слезу пустил в концовке фильма, стало ясно: всем нам крышка, никто ничего в этом плане у нас сделать не сможет, и нечего нам рыпаться.