Отзывы на фильмы Пьерa Деладоншамa c положительными оценками

И как обычно — неточность в аннотации. Не три поколения женщин, а три пары. Есть мать..ее дочь и лучшая подруга дочери. Два поколения, но три истории.
Главный момент очарования этого фильма — это голос за кадром. И те фразы, которые так четко, жестко и по делу - обрисовывают происходящее на экране.
Представьте себе богатый дом прошлого века. Три дочери из пяти, которые остались в живых. И одна — главная героиня.
Мы видим невероятные костюмы, платья тех времен. Заглянем туда, куда не пускали и слуг. Сценаристы и режиссер решили дать ответ на известный вопрос — а что же такое любовь?! И вот забегая вперед, должна признаться, что с их ответомн е могу согласиться. У них любовь - это рождение как можно большего количества детей. Вот и все. Говоря о смерти близнецов, голос за кадром переживает о том, что никто от них не понесет. Дочь уходит в монастырь, но ведь никогда она не станет матерью. 8 детей...10 детей — не останавливайся, даже если тебе уже 40 и ты можешь (и делаешь это) умереть после родов.
Кстати, Одри Тоту уже не тянет на 17нюю девушку. Смотреть было забавно.
Три пары. Три истории любви. Везение или что еще, но любовь была даже там, где брак был устроен родителями. НО...да да, и тут я прикопалась. Я не могу назвать любовью то, когда двое друзей после потери своих половинок решили быть вместе. Он — обычный мужчина (ну что это за глупости?! Мужчина должен тра..ться или он не мужчина?! Кто писал сценарий??), а она слишком любила свою подругу. Ага, поэтому давай спать с ее мужем. Похоть и одиночество — это еще не показатель любви.
В фильме почти ничего не происходит. Замкнутая семья, мы видим только эту сторону. Нет ни работы, ни проблем с деньгами, ни политики и событий внешнего мира.
Мы остаемся в квартире, домике на море, спальне. Мало слов, много сцен с неторопливыми движениями актеров.
Дети рождаются, зритель не успевает за ними следить...а затем умирают. Война, болезни..несчастные случаи — все это показано очень плавно. Иногда героиня плачем пару минут, и только потом голос за кадром объясняет нам, что близнецов больше нет. Местами это раздражало, но к концу фильма — привыкаешь.
И вот этот голос. Мы видим героя, но нам тут же говорят, что через пару лет — его не станет. Или фраза - «Никого из них уже нет в живых». Мы видим сцену семейного счастья, но понимаем, что это все — история. Они мертвы, как и их желания и чувства. И это пробирает до мурашек.
Настоящее, прошлое и надежды будущего — все это переплетается. Нужно привыкнуть к смене сцен. Иногда мы видим их по нескольку раз, иногда нам показывают ту, что мы уже видели, но с другого ракурса.
Финал отсылает нас в начало. Отличное завершение.
Но опять же, мысли о том, что женщина должна только рожать из года в год...а мужчина и не должен страдать, ведь он «просто мужчина» - устарела давно.

Вечность Audrey Tautou и Чан Ань Хунга

Начал смотреть французский фильм «Вечность» из-за Одри Тоту и уловленный таинственными, религиозно-философскими коннотациями названия.
Созерцательная кинокартина, погружающая в состояние, сходное с тем, в которое затягивает душу зрелище плавного движения вод речного потока или гипнотический танец языков пламени лесного костра.
Будто сидишь в тиши июльских сумерек на обрывистом берегу, а в неподвижном русле загадочной лесной речки на фоне неизменного пейзажа соснового бора проплывает непрерывно меняющийся поток незнакомых, но всё более узнаваемых лиц. И ты уже не понимаешь, это всё новые и новые персонажи выходят на освещаемую трепетно мерцающим светом сцену жизни, или одни и те же кружатся в медленном хороводе вечной мистерии рождения и смерти.
Будто сидишь вечером у камина в колеблющемся свете свечей, омываемый волнами тепла и сполохами потрескивающего пламени, перебираешь неспешно старые дореволюционные открытки с идиллическими дамами в светских нарядах, с господами во фраках и цилиндрах, с детьми в панталонах с кружевами и высоких шнурованных ботинках, с младенцами в чепчиках, розовощёких, пухлых, с огромными глазами, затягивающими пространство и время в голубые бездонные водовороты безмятежной, не отягощенной ведением добра и зла невинности.
Прекрасный свет, насыщенные краски, объемная, плотная, живая фактура скрупулезно выстроенного кадра, воздушные, ажурные звуки фортепианных клавиш. Движение камеры отсылает мысленные ассоциации к операторским работам Данте Спинотти. В плавных движениях персонажей грация и нега. Глаза излучают любовь и умиротворение, лица пронизаны теплым, золотисто розовым светом, льющимся на экран с их невещественной плоти. Интерьеры легки, изящны, являют вдумчивый взгляд и заботливую руку и не лишены уюта. Господа учтивы, грациозны, томны и обаятельны (Символично звучит их фамилия: Буржуа). Вышколенная прислуга почтительна и незаметна. Ландшафтный дизайн с элементами экзотики и утонченной небрежности безупречен. Бирюзовые воды лагуны, стиснутой суровыми скалами, омывают миниатюрный пляж, райскую атмосферу которого не нарушают редкие праздные фигуры в ностальгически целомудренных купальниках. Даже смерть молодого героя в лазури горизонта почти не трагична, он просто уплывает в ожидающую и его, и всех нас вечность. Растерянное бездействие свидетелей – это лишь удостоверение благости и гармонии мiроздания, облекаемых в одежды необходимости и неизбежности.
Трагическая изнанка жизни вообще остается за кадром. Война, грязь, кровь не исчезают, но остаются благоразумно прикровенными не ханжеским смущением и лицемерным замалчиванием, но смиренным и всеобъемлющим приятием данности. Гибель девственных близнецов приносит скорбь, но скорбь, не разрушающую образа этой сокровенной девственности.
Физиологические неприглядности, в отличие от господствующего ныне экранного засилья фекалий, навязанного эстетикой натурализма и философией порнографии, не оскорбляют настроений религиозной созерцательности, предлагаемых авторами фильма, наполненного чувственностью и чувством. Тактильные ласки сопровождают каждое движение персонажей, но эта чувственность растворена целомудрием, привнесенным, как и вся визуальная созерцательность, полагаю, китайским режиссером, органично соединившим собственную культурную традицию с европейским психологизмом и ментальностью повествования.
Отношения супругов, детей и родителей, близких друзей пропитаны эротикой, но это эротика жизни, эротика забытых нами Божественных благословений любви: Плодитесь и размножайтесь. Поэтому обилие детей. Поэтому перечисление прогрессий потомства. Поэтому Венчания, Купели, латынь молитв под уносящими в Вечность сводами Храма. Поэтому свет любви, пронизывающий всех: новорожденных младенцев, резвящихся отроков, смущенных юношей, трепетных дев, нежных матерей, строгих отцов, степенно благостных бабушек, обнимающих богатый выводок внуков, стариц, умиротворенно испускающих последнее дыхание на одиноком ложе, умирающих в болезни детей и юную монахиню, – все приобщены к этому Единому Свету Вечной Любви, Который ведет по жизни поколения предков, в Который они погружены и Которым напоены, Который в апофеозе передают нам, своим потомкам.
P.S. Лет десять назад мне нравилось слово атмосферный. Тогда я бы и назвал фильм атмосферным. Однако ныне, вдумываясь в слово, понимаю, что его значение уводит мысль вовне. Атмосфера – это нечто от меня не зависящее, имперсональное. Наверное, сами персонажи картины сказали бы, что фильм наполнен чувством. Такая формулировка отсылает к Автору, то есть к личности. И предполагает меня как Зрителя, как акцептора этого чувства. То есть предполагается сопереживание, эмпатия. Впрочем, существительные переживание и чувство тоже требуют прилагательного, описывающего их качество. Так что не будем придираться к словам, но сосредоточимся на контексте.
То же самое можно сказать о словах комфорт и уют. Номер в отеле комфортный. Эта характеристика ничего не говорит ни о его жильце, ни о его владельце. А вот атмосфера дома в фильме растворена (наполнена) уютом. Атмосфера – безкачественная среда, которой необходим эпитет для её характеристики: уютная, напряженная, тягостная, весёлая и проч. Бла-бла-бла…