Han, Maggie. Отзывы на фильмы без оценки

…пафосная и трагическая, философская притча о мирском всемогуществе и незримом провидении…

…единомоментно кровожадная, неистовая и созерцательно-медитативная, исполненная первозданной искромётной беспричинности, колоссальная туша истории Китая с вековечной мудростью в костях её заключённой, могучей поступью предназначения в 1911-ом году от православного Рождества Христова походя и мимолётом сокрушает тысячелетнюю Империю Цин и всю без малого Маньчжурскую монаршую династию. За три года до этого, маленький трёхлетний китайский мальчик по имени Пу И, по сиюминутной превратности фатума, восходит на императорский престол, становясь и одним из наиболее юных титулярных правителей Поднебесной. И к тому же — самым последним. Покамест за пределами бессмертного Запретного города, бессменной резиденции китайских императоров, бушуют кровавые смертоубийственные революции и вспыхивают бесчеловечные зарева вооружённых гражданских противостояний, малолетний император радостно передвигает макетики пекинских домиков не сходя с монаршего ночного горшка под умилёнными взглядами дворцовых евнухов…

…большая часть красочных и колоритных событий из жизни последнего правителя монархической Поднебесной происходит, к слову, внутри воспоминаний его же самого, только уже образца 1950-ых. К этому времени бывший император, а ныне политзаключённый № 981 скоропостижно этапирован в Фушуньское пенитенциарное учреждение для военных преступников. Там рекомый Пу И под бдительным и недремлющим оком начальства колонии усиленно перевоспитывается до самого 1959-ого по особому и личному распоряжению председателя ЦК КП Китайской народной республики товарища Мао. Попутно ностальгируя о своём означенном выше имперском детстве, последующем сожительстве с двумя официальными супругами и сугубо протокольном нахождении во главе японского марионеточного квази-государственного образования — «Великой Маньчжурской империи»…

…итальянский режиссёр-нонконформист, провокатор и сноб Бернардо Бертолуччи в 1987-ом в своём дважды оскароносном впоследствии «Последнем императоре» вознамерился ни много ни мало перенести на экранную плёнку жизнь последнего и, в принципе, никогда не обладавшего реальными браздами правления китайского императора Пу И, написанную им же самим в качестве собственноручной автобиографии. Кроме того, присовокупив к этому воспоминания британца Реджиналда Джонстона, который много лет являлся наставником и советником руководителя Поднебесной. Да ещё и назначив одним из главных консультантов ленты гражданина Пу Цзе, чудом оставшегося в живых единокровного брата означенного властителя. Сказать, что получившееся на выходе действо внушает трепет тектоническим внутренним психологизмом — значит отразить самую суть «Последнего императора». Так пронзительно реконструировать трагедию дефинитивного правителя Китайской империи в полном соответствии с духом и бытом Поднебесной до Боертолуччи не получалось не только у европейских киноделов, а даже, наверное, и у самих китайцев. Рельефные традиционные и древние ритуальные почитания и преклонения пред Императором Десяти Тысяч Лет просто завораживают…

…в «…Императоре» глубоко личная и персональная драматическая проза жизни Пу И очень тонко концентрируется на метафизических и интро-психологических аспектах восприятия отдельно взятым, так сказать, «моно»-человеком истории, находящимся словно вне её рамок. И избегая любых позитивных или негативных социальных оценок. Реально осуждает падшего императора только пара проходных персонажей: начальник тюрьмы и бывший приближённый. Да и то, словно не всерьёз, а больше для сценарной линии. Мощный внутренний ракурс даёт кристально чётко понять степень отстранения и вытеснения опального властителя из самой истории. События развиваются даже не самостоятельно под его неустанным меланхоличным вниманием. Они расходятся как круги от камня на воде — самопроизвольное, не завися ничуть от воли императора, его мыслей и взаимодействий…

…итогом выпадает, при всём визуальном роскошестве, и избыточном изобилии натурных интерьеров и пышных церемониальных одежд, тот фактологический резонанс, что «Последний император» в нарративно-содержательном смысле ценен не демонстрацией самого ярко сверкающего осколка разрушенной Империи Цин. Но символизмом метафоричности, где абсолютный властитель явился синонимом бесконечного безвластия. Переходя в зияющую квинтэссенцию в мощнейшем кадре ленты, когда мальчик-император беспомощно и горько опускает руки перед закрывающимися вратами, ведущими наружу из Запретного города. И в этот ключевой миг и можно проникнуть в самую суть эмоционального бессознательного, внутреннего таинства главного героя картины. Ведь и бездна бесконечная могущественнейшей власти оказывается буквально ничем перед грозной поступью неумолимой Вечности…