Дайэнн Уист. Отзывы на фильмы c положительными оценками

О чем это. Это о процессе психотерапии, о людях - пациентах и терапевтах, которые встречаются, разговаривают, взаимодействуют и переживают вместе яркие и драматические моменты самопознания.

Как это. Сезон состоит из нескольких циклов по пять серий. Каждая пятерка серий показывает одну неделю из жизни героев. Первые четыре серии цикла, с понедельника по четверг - клиентские сессии, по одной на каждый день недели, закрепленный за каждым из четырех пациентов. Пятая серия (пятница) - визит терапевта к своему терапевту/супервизору. Затем следующий цикл, следующая неделя. Таким образом мы проживаем с каждым из пациентов всего полчаса в неделю (за весь сезон - около двух месяцев их терапии). Новый сезон - новые герои, но форма остается той же.

Что в этом хорошего. В сериале не происходит никакого привычного нам экшена вообще. И даже локация одна и та же - кабинет, диван, кресло. Казалось бы, ну что тут интересного - люди просто сидят и разговаривают, скукотища. Но то, что происходит в этом кабинете, захватывает почище, чем иной детектив или какие-нибудь дворцовые интриги. Потому что здесь люди встречаются с самими собой. Со своими затаенными обидами, страхами, старыми ранами. И мы наблюдаем, как это происходит, как маленькими шажочками они осторожно подходят к ширме, за которой скрывается нечто, что так тщательно скрывалось в глубине всю жизнь, набираются смелости и заглядывают туда. Захватывающее зрелище. И завораживающее.

Все строится на диалогах, мимике, жестах, интонациях. Тут нет антуража или движухи, которые могут отвлечь внимание на себя. Поэтому любая халтура, фальшь бросалась бы в глаза. Но вот фальши как раз и нет, все актеры справились просто на ура, заставили поверить в своих героев и сопереживать им.

Кроме того, в этом процессе есть что-то детективное - хочется докопаться, что же скрыто за словами, поведением пациента, в чем причина проблемы. Интересно следить, как Пол проводит настоящее расследование, выхватывая какие-то слова, реплики, реакции, разматывает этот клубок и возвращает клиентов к началу, к истокам, к пониманию.

А еще есть некий бонус в виде возможности для рефлексии. В историях пациентов можно многое увидеть про себя, про своих знакомых. Задуматься и может быть, тоже что-то понять.

Похоже ли это на настоящую терапию. По моим ощущениям - максимально приближено к реальности. Конечно, ради динамики и кинематографичности терапевтический процесс показан несколько ускоренно, форсированно. Но я думаю, что это самое похожее на правду из того, что я видела в кино.

На примере историй пациентов и самого Пола продемонстрированы всякие классические штуки типа переноса, контрпереноса, очень много вариантов разных психологических защит, к которым мы прибегаем, защищая себя от нежелательной и способной разрушить нас реальности (в том числе показана и защита от самого процесса терапии). Показано, что терапевт - не волшебник, который подарит тебе гармонию, и не идеальная личность, поучающая пациентов, как жить. Что не всегда терапия приносит счастье и хэппи-энд, что в этом процессе много боли и продираться к пониманию приходится сквозь слезы и потрясения. Но показано так же, что эту работу можно делать, что после боли будут и облегчение, и раскрепощение, и возможно, жизнь станет немного легче и свободнее.

Вердикт. Всем советовать я бы не стала. Но тем, кого хоть немного интересует эта тема - горячо рекомендую!

Очень легкий и приятный фильм на вечер. Мелодрама с открытым концом.
Здесь в полной мере чувствуется стиль Вуди Аллена и его внутренняя беседа о кино, силе искусства, границах между реальным миром и созданной картинкой. Обычно, мне не очень нравятся фильмы, где герои буквально "выходят" из экрана в реальный мир, но эта лента понравилась.

Я пишу все отзывы со спойлерами, так что дальше спойлеры.

Главная героиня, Сесилия, прекрасно наивна и прекрасно несчастна от своей наивности. Все, что у нее есть
— мечты. В фильме нет развития героя, очевидного развития, но остается какая-то надежда, что оно состоится за последним кадром.

Концовка меня опечалила, все же поступок актера был совсем уж нелицеприятным и подлым. Да и мужа героини хотелось весь фильм прибить как таракана. Типичный нарцисс и его жертва. Какие же отстойные раньше были понятия о семье. Сейчас, понимаю, такое сохранилось местами, и это пугает. Важно не допускать в своей жизни таких "мужей" и таких "актеров".

Я думаю, Сесилия была бы счастлива и одна, просто сохранив работу и находясь в своем тонком душевном мире, чтобы его никто не разрушал. А еще она могла бы играть на укулеле вечерами в своем кафе или в другом ресторане и получать более приятные эмоции от выступлений, кроме будничных забот... Как же хочется в титрах увидеть нарезку кадров о том, что ее жизнь стала другой. Но Вуди не допускает этого, и в воздухе зависает вопрос "а что дальше?".

Героиня очень похожа на меня внутренне, и в конце моего личного 2020-го года жизни завис точно такой же вопрос. Дождусь своего ответа, и тогда буду точно знать, что стало с Сесилией.

Фильм промотрен в рамка игры ТТТ на сайте.
За совет спасибо большое masha-shamraeva !

Второй Кауфман за декабрь. Первый мною просмотренный его фильм ( Думаю, как всё закончить, 2020) дался нелегко, он не вылазил из головы, не давал переключиться на другое кино.
Но этот...! Просто нет слов, какой тяжёлый осадок он оставляет за собой. Такое кино смотреть больно. Такое кино смотреть сложно. Потому что главным героем фильма является не человек, а болезнь, психическая. Не могу избавиться от ощущения словно прикоснулась к чему-то болезненному,от чего хочется быстрее и быстрее отряхнуться и убежать, но кажется,что от прикосновения нельзя отмыться да и мысль о том, что болезнь заразная, не даёт покоя...
Кино не для всех, сложное, многогранное, сумасшедшее, депрессивное, давящее, поглощающее. Никому не посоветую. Но оставлю этот очерк о нем здесь, чтобы потом не говорили, что не читали о фильме перед просмотром. А я пока настрою себя на третьего Кауфмана, Быть Джоном Малковичем. А когда-нибудь обязательно пересмотрю "Нью-Йорк, Нью-Йорк".

СИНДРОМ КАУФМАНА. «СИНЕКДОХА, НЬЮ-ЙОРК». Ирина Кушнарева, ИК, 04'2009
Некоторые экранизируют книги. Или комиксы. Чарли Кауфман в своем режиссерском дебюте «Синекдоха, Нью-Йорк» экранизировал синдром, психическую болезнь, названную — в честь открывшего ее врача — «синдромом Котара». Именно такую фамилию носит главный герой фильма, театральный режиссер и депрессивный ипохондрик Кейден. Человеку с синдромом Котара кажется, что он гниет и его организм разрушается, что он уже потерял какие-то органы или даже кровь. Наконец, ему кажется, что он уже мертв. С самого начала фильма у Кейдена целый набор симптомов. Скользя как по метонимической цепочке, его болезнь перемещается с одного органа на другой. То не расширяется зрачок и не вырабатывается слезная жидкость, то, наоборот, слюна. То вдруг случается эпилептический припадок, позднее сохраняющийся в виде тиков и судорог, с которыми Кейден Котар легко уживается. И зубы у него болят нетрадиционно, по принципу смещения — то пятерки, то шестерки. Котар даже не может как следует расслышать, к какому врачу ему идти, что и понятно, учитывая столь неустойчивое состояние его организма. Герой проецирует свои болезни на окружающих подобно тому, как, смотря телевизор, он видит во всех героях себя: будничное чувство без всякой эйфории. На совместном сеансе у семейного психотерапевта его жена Адель признается, что мечтала о том, чтобы Кейден умер и она смогла начать жизнь с чистого листа без чувства вины. Их четырехлетняя дочь разражается слезами, узнав, что у нее в организме, как в доме, тоже есть «трубы», по которым течет кровь:

«Я не хочу кровь!».

Как в «Алисе в стране чудес» нематериальные слова пересекаются с материальными телами и приносят этим телам физические страдания. «Есть психоз, это как у нашей мамы, а есть сикоз, ужасные прыщи на коже, как у меня», — объясняет Котар маленькой дочери на прогулке. По-английски звучит одинаково, возможно, поэтому у Кейдена Котара сикоз вызывает психоз или наоборот. Мать увезет маленькую дочку в Берлин, там ей покроют все тело татуировками из райских цветов — такой художественный проект. Но однажды цветы на коже начнут вянуть и скукоживаться, и девушка умрет, обронив увядший лепесток розы. А Кейден Котар будет тосковать по покинувшей его Адели, вторично женится на актрисе Клэр и будет весь фильм любить билетершу по имени Хейзел, живущую в горящем доме, то есть буквально рядом с тем огнем, который в конце концов ее убьет. Такова канва этого затейливого фильма, напоминающего лучшие страницы книги знаменитого врача-нейропсихолога Оливера Сакса «Человек, который принял свою жену за шляпу».

Фильм Кауфмана по стилистике чем-то напоминает кино Дэвида Линча. Не случайно, что снимал ленту Фредерик Элмес, работавший оператором на «Синем бархате», «Дюне» и «Диких сердцем». Но, возможно, у Кауфмана фильм получился мрачнее линчевских. Может быть, потому что у Линча все происходит в измерении, статус которого не определен, оно может оказаться и объективным, и субъективным. Это как посмотреть, границы размыты. У Кауфмана весь сюжет разворачивается внутри сознания героя, пораженного прогрессирующей болезнью.

Как если бы одного синдрома Котара было недостаточно, Кауфман добавляет еще одну болезнь, близкую к нему с точки зрения нейрологии, — синдром Капграса. В качестве подсказки эта фамилия помещена в список жильцов дома, который в одном из эпизодов читает Котар. Больные с синдромом Капграса испытывают трудности с идентификацией лиц, в частности, перестают узнавать близких, у них развивается иллюзия, что родных подменили, что все вокруг — двойники (изначально по-французски эта болезнь называлась «бред двойников»). В фильме синдром Капграса находит парадоксальную реализацию в профессиональных занятиях Кейдена Котара — в его грандиозном театральном проекте.

Кейден Котар, утрачивающий вследствие болезни границы собственной личности, пытается полностью объективировать свою жизнь, построив особую театральную машину. Когда ему неожиданно присуждают специальный грант «за гениальность», он может наконец выйти за узкие рамки регионального театра и замахнуться на большое модернистское произведение в духе Джойса или Малларме. Произведение, бесконечно разрастающееся и дублирующее жизнь. Вписывающееся в эзотерические традиции театра, в котором репетиции так никогда и не перерастают в спектакль. В одном из эпизодов это выглядит как машина симультанного театра: гигантское плато в заброшенном ангаре, на котором одновременно разыгрываются сотни микроэпизодов жизни Кейдена Котара. У каждого персонажа «из жизни» есть двойник-актер, у актера есть дублер, у дублера соответственно тоже должен быть дублер, и так до бесконечности, пока в тотальный спектакль не окажется втянуто все человечество. «Никто не является статистом!» — восклицает прозревший эгоцентрик Котар. Его опус магнум, к которому ему никак не удается подобрать название, призван включить в себя каждую мелочь, каждую случайность человеческого существования и сделать ее важной и неслучайной. Тут целый клубок борхесовских мотивов: и Фунес, чудо памяти о всей целокупности опыта, и Пьер Менар, дословно пишущий-переписывающий «Дон Кихота», и карта, идеально и в полном масштабе совпадающая с картографируемым объектом...

Этот необъятный театр соотнесен с тем, чем занимается любимая и утраченная жена Котара Адель. Она делает крохотные портреты ню, которые можно разглядеть только при помощи линзы ювелира. Театру как аппарату фрагментированного макрозрения, в котором отдельные сегменты могут так и не сложиться в единую картину, противопоставляется микрозрение, инсценирующее взгляд вуайера, смотрящего в замочную скважину. Театр Кейдена Котара — как египетские пирамиды, — Кант писал, что они могут быть восприняты только с определенной дистанции, иначе происходит экстенсивное накапливание частей, которые так и не «схватываются» восприятием. Но сама эта дистанция здесь отсутствует: все или слишком мелко, под «мелкоскопом», как у Адели, или слишком укрупнено, как у Котара.

В то же время это Произведение становится для Кейдена Котара устройством по улавливанию стремительно утрачиваемых смысла жизни и идентичности. Котар фактически конструирует выносной мозг. «Фильм-мозг» — так Делёз называл картины Алена Рене, создававшие нечто вроде модели работы мозга. Театральная конструкция Котара тоже воспроизводит работу мозга, поэтому лента Кауфмана, как ни странно, оказывается близкой к «церебральным» фильмам Алена Рене. В какой-то момент эта машина начинает продуцировать смысл практически самостоятельно и без участия главного героя. Переломный момент наступает, когда на прослушивание является Сэмми, человек, следивший за Кейденом и фиксировавший все детали его жизни. Сначала Котар назначает его на роль себя в спектакле, а потом делает своим дублером и в жизни. Вскоре Котару уже не нужно им руководить, тот и сам знает, что делать и говорить. Случайные, алеаторные связи, завязывающиеся между участниками гигантского проекта, когда Сэмми — Кейден приглашает на ужин реальную Хейзел, а реальный Кейден после похорон матери остается на ночь с дублершей Хейзел, словно воспроизводят активность синапсов как зон мозга, в которых образуются случайные связки и сцепления.

С одной стороны, разрастающееся количество двойников-дублеров становится для Кейдена Котара способом заклясть смерть. Всегда найдется двойник, чтобы умереть вместо него, как умирает Сэмми, бросившийся вниз с театральной конструкции. Театр превращается в машину бессмертия. С другой стороны, Котар не в состоянии удерживать свое детище под контролем, а его болезнь прогрессирует. В итоге он покорно уступает режиссерское место актрисе, приглашенной играть Эллен, уборщицу, нанятую Аделью убираться в ее нью-йоркской квартире. Иногда сама Адель принимает Кейдена за Эллен по телефону, иногда ее престарелая соседка отдает ему ключи от квартиры в уверенности, что он и есть Эллен. Кейден Котар все сильнее идентифицируется с Эллен, которая постепенно полностью захватывает власть над его сознанием. Это крайняя степень болезни: второстепенный герой полностью поглощает автора. Вот уже Котар вставляет себе в ухо наушник, и Эллен режиссирует его слова и действия. Созданная Котаром машина получает полную автономию, превращая его, демиурга, в один из своих винтиков, а затем саморазрушается. Фильм заканчивается на том, что театр-мозг «погорел». Трудно сказать, сгорел ли театр, потому что в мозгу Кейдена Котара произо-шли необратимые изменения. Или же, наоборот, распад сознания героя ускорился из-за пожара в театре. У Кауфмана получился бескомпромиссно мрачный фильм с аннигилирующим выводом в конце: все является всем (Everything is everything) и каждый является кем угодно, любым другим (Еveryone is everyone). Все границы между индивидуальными личностями разрушены, все переходит во все, а значит, и в Ничто. Высокий модернистский опус оказывается машиной отрицания и разрушения.

Чарли Кауфмана уже давно обвиняют в непростительном солипсизме. Эндрю Трейси в журнале Cinema Scope отметил, что Кауфман сумел создать такой механизм, при котором те, кто выступает с обвинениями в излишней депрессивности и мрачности, по сути критикуют не сам фильм, а личность его создателя. Он проводит параллель с Бергманом, сравнение, естественно, не в пользу Кауфмана: «Там, где у Бергмана интроспекция ведет еще глубже внутрь, Кауфман претендует на Высказывание с большой буквы, и эта попытка терпит полный провал». В развитии этой темы Трейси указывает, что подобная гигантомания с построением больших экстенсивных структур и стремлением ответить на «Великие вопросы» характерна для нынешнего американского независимого кино в целом и вписывает Кауфмана в линию, намеченную Коэнами в «Старикам здесь не место» и Андерсоном в «Нефти». И все-таки можно возразить, что у Кауфмана гигантомания медиируется личностью героя и вписанным в сюжет микро- и макрозрением. Гигантский театр Котара — осложненная синдромом Капграса защитная реакция на полупорнографические миниатюры его жены, оставившей в его психике неизгладимую травму. Модернистская гипертрофия творческого эго, бесконечное расширение сознания подрывают в фильме сами себя. Но эта сложносочиненная конструкция надежно защитила Чарли Кауфмана от ядовитых уколов критиков...отсюда

Несмотря на всю увлекательность фильма в который так и залипаешь, мне он почти не понравился тем что показали. Стандартная история о грязных оббирателях в котле где бултыхаются всякие замазанные чинуши, а если добавить сюда амазоновскую толерастию = где чернокожий судья развесив уши поедает правоверную ложь построенную на лазейках и мило клипает глазами и вершит правосудие - то совсем плохо... Думал всё так совсем плохо и закончится, но финал немного порадовал и удивил. Он предсказуем, но не от этих вот творцов фальшивых *современных* ноток.
Фильм очень увлекательный и зрелищный, в фильме замечательные актёры играют на 100 баллов, красивая картинка у фильма. Но вот если бы у фильма была альтернативная концовка под стать происходящему, или если рассмотреть эту концовку = какая цель у этой истории помимо развлечений? Ознакомление с несправедливостью, с обманом, с воровством и прессингом в правовом совершенстве (которое выступает всё-таки не первой ролью, как и не пытались его возвеличить), или план успеха и наживы в эгоцентричном осквернении возрастной поры в союзе с одиночеством?
Полезное и очень-очень злое и циничное кино. Надеюсь что оно строилось с финальной сцены, иначе это можно рассматривать как очередную легализацию бесчеловечности.

P/S Комедии тут нет в жанре СОВСЕМ, если она не расценивается как злорадство!