Отзывы на фильмы Дженнифер Джейсон Ли — стр. 2

Я бы сказала, наоборот, оно их разводит в разные стороны...
Вообще это так странно смотреть фильмы по реальным событиям, об извесных людях. Ведь никто, кроме них, не знает — как там все было, на самом деле. А чаще всего, к моменту съемок — они, уже, мертвы.
Правильный ребенок. Домашний мальчик, который думает о своей больной матери.
Университет и весь тот разврат и порок ,который он может предоставить.
Наркотики. Секс. Выпивка. Желание чего-то нового, чего-то, что еще никто не делал. Хотя — это и есть то, что объединяет все поколения. Желание исправить, уничтожить скуку..ворваться в жизнь. Жить.
Не самые приятные портреты Керуака и Карра.
Ревность. Предательство. Жестокость. Боль.
Мужчина, который сломлен. Мужчина, который любит. Тот, кто готов умолять. Это вызывает сильные эмоции..
А вот сам фильм, в целом, проходит мимо зрителя. (меня обошел, по крайней мере). Да, финал заставил меня полазать в интернете и поискать дополнительную информацию. Но 10 удачных минут, против 80 ни о чем?!
Унижение. Боль. НА фоне всех этих желаний — война, с ее жертвами, с реальностью, которая так далека от университетского городка.
Ложь. Выбор. Последствия.
Не могу себе представить, что слова в суде переставали иметь вес, если будет доказано, что ты — гей... Будто это делает человека недоразвитым, не человеком, вовсе.
И в этой стези должна отметить игру Рэдклиффа. Особенно несколько сцен. Вот ведь, любит он экспериментировать...
Посмотреть можно, но не ждите слишком многого. Все-таки, чего-то фильму не хватает.

Второй Кауфман за декабрь. Первый мною просмотренный его фильм ( Думаю, как всё закончить, 2020) дался нелегко, он не вылазил из головы, не давал переключиться на другое кино.
Но этот...! Просто нет слов, какой тяжёлый осадок он оставляет за собой. Такое кино смотреть больно. Такое кино смотреть сложно. Потому что главным героем фильма является не человек, а болезнь, психическая. Не могу избавиться от ощущения словно прикоснулась к чему-то болезненному,от чего хочется быстрее и быстрее отряхнуться и убежать, но кажется,что от прикосновения нельзя отмыться да и мысль о том, что болезнь заразная, не даёт покоя...
Кино не для всех, сложное, многогранное, сумасшедшее, депрессивное, давящее, поглощающее. Никому не посоветую. Но оставлю этот очерк о нем здесь, чтобы потом не говорили, что не читали о фильме перед просмотром. А я пока настрою себя на третьего Кауфмана, Быть Джоном Малковичем. А когда-нибудь обязательно пересмотрю "Нью-Йорк, Нью-Йорк".

СИНДРОМ КАУФМАНА. «СИНЕКДОХА, НЬЮ-ЙОРК». Ирина Кушнарева, ИК, 04'2009
Некоторые экранизируют книги. Или комиксы. Чарли Кауфман в своем режиссерском дебюте «Синекдоха, Нью-Йорк» экранизировал синдром, психическую болезнь, названную — в честь открывшего ее врача — «синдромом Котара». Именно такую фамилию носит главный герой фильма, театральный режиссер и депрессивный ипохондрик Кейден. Человеку с синдромом Котара кажется, что он гниет и его организм разрушается, что он уже потерял какие-то органы или даже кровь. Наконец, ему кажется, что он уже мертв. С самого начала фильма у Кейдена целый набор симптомов. Скользя как по метонимической цепочке, его болезнь перемещается с одного органа на другой. То не расширяется зрачок и не вырабатывается слезная жидкость, то, наоборот, слюна. То вдруг случается эпилептический припадок, позднее сохраняющийся в виде тиков и судорог, с которыми Кейден Котар легко уживается. И зубы у него болят нетрадиционно, по принципу смещения — то пятерки, то шестерки. Котар даже не может как следует расслышать, к какому врачу ему идти, что и понятно, учитывая столь неустойчивое состояние его организма. Герой проецирует свои болезни на окружающих подобно тому, как, смотря телевизор, он видит во всех героях себя: будничное чувство без всякой эйфории. На совместном сеансе у семейного психотерапевта его жена Адель признается, что мечтала о том, чтобы Кейден умер и она смогла начать жизнь с чистого листа без чувства вины. Их четырехлетняя дочь разражается слезами, узнав, что у нее в организме, как в доме, тоже есть «трубы», по которым течет кровь:

«Я не хочу кровь!».

Как в «Алисе в стране чудес» нематериальные слова пересекаются с материальными телами и приносят этим телам физические страдания. «Есть психоз, это как у нашей мамы, а есть сикоз, ужасные прыщи на коже, как у меня», — объясняет Котар маленькой дочери на прогулке. По-английски звучит одинаково, возможно, поэтому у Кейдена Котара сикоз вызывает психоз или наоборот. Мать увезет маленькую дочку в Берлин, там ей покроют все тело татуировками из райских цветов — такой художественный проект. Но однажды цветы на коже начнут вянуть и скукоживаться, и девушка умрет, обронив увядший лепесток розы. А Кейден Котар будет тосковать по покинувшей его Адели, вторично женится на актрисе Клэр и будет весь фильм любить билетершу по имени Хейзел, живущую в горящем доме, то есть буквально рядом с тем огнем, который в конце концов ее убьет. Такова канва этого затейливого фильма, напоминающего лучшие страницы книги знаменитого врача-нейропсихолога Оливера Сакса «Человек, который принял свою жену за шляпу».

Фильм Кауфмана по стилистике чем-то напоминает кино Дэвида Линча. Не случайно, что снимал ленту Фредерик Элмес, работавший оператором на «Синем бархате», «Дюне» и «Диких сердцем». Но, возможно, у Кауфмана фильм получился мрачнее линчевских. Может быть, потому что у Линча все происходит в измерении, статус которого не определен, оно может оказаться и объективным, и субъективным. Это как посмотреть, границы размыты. У Кауфмана весь сюжет разворачивается внутри сознания героя, пораженного прогрессирующей болезнью.

Как если бы одного синдрома Котара было недостаточно, Кауфман добавляет еще одну болезнь, близкую к нему с точки зрения нейрологии, — синдром Капграса. В качестве подсказки эта фамилия помещена в список жильцов дома, который в одном из эпизодов читает Котар. Больные с синдромом Капграса испытывают трудности с идентификацией лиц, в частности, перестают узнавать близких, у них развивается иллюзия, что родных подменили, что все вокруг — двойники (изначально по-французски эта болезнь называлась «бред двойников»). В фильме синдром Капграса находит парадоксальную реализацию в профессиональных занятиях Кейдена Котара — в его грандиозном театральном проекте.

Кейден Котар, утрачивающий вследствие болезни границы собственной личности, пытается полностью объективировать свою жизнь, построив особую театральную машину. Когда ему неожиданно присуждают специальный грант «за гениальность», он может наконец выйти за узкие рамки регионального театра и замахнуться на большое модернистское произведение в духе Джойса или Малларме. Произведение, бесконечно разрастающееся и дублирующее жизнь. Вписывающееся в эзотерические традиции театра, в котором репетиции так никогда и не перерастают в спектакль. В одном из эпизодов это выглядит как машина симультанного театра: гигантское плато в заброшенном ангаре, на котором одновременно разыгрываются сотни микроэпизодов жизни Кейдена Котара. У каждого персонажа «из жизни» есть двойник-актер, у актера есть дублер, у дублера соответственно тоже должен быть дублер, и так до бесконечности, пока в тотальный спектакль не окажется втянуто все человечество. «Никто не является статистом!» — восклицает прозревший эгоцентрик Котар. Его опус магнум, к которому ему никак не удается подобрать название, призван включить в себя каждую мелочь, каждую случайность человеческого существования и сделать ее важной и неслучайной. Тут целый клубок борхесовских мотивов: и Фунес, чудо памяти о всей целокупности опыта, и Пьер Менар, дословно пишущий-переписывающий «Дон Кихота», и карта, идеально и в полном масштабе совпадающая с картографируемым объектом...

Этот необъятный театр соотнесен с тем, чем занимается любимая и утраченная жена Котара Адель. Она делает крохотные портреты ню, которые можно разглядеть только при помощи линзы ювелира. Театру как аппарату фрагментированного макрозрения, в котором отдельные сегменты могут так и не сложиться в единую картину, противопоставляется микрозрение, инсценирующее взгляд вуайера, смотрящего в замочную скважину. Театр Кейдена Котара — как египетские пирамиды, — Кант писал, что они могут быть восприняты только с определенной дистанции, иначе происходит экстенсивное накапливание частей, которые так и не «схватываются» восприятием. Но сама эта дистанция здесь отсутствует: все или слишком мелко, под «мелкоскопом», как у Адели, или слишком укрупнено, как у Котара.

В то же время это Произведение становится для Кейдена Котара устройством по улавливанию стремительно утрачиваемых смысла жизни и идентичности. Котар фактически конструирует выносной мозг. «Фильм-мозг» — так Делёз называл картины Алена Рене, создававшие нечто вроде модели работы мозга. Театральная конструкция Котара тоже воспроизводит работу мозга, поэтому лента Кауфмана, как ни странно, оказывается близкой к «церебральным» фильмам Алена Рене. В какой-то момент эта машина начинает продуцировать смысл практически самостоятельно и без участия главного героя. Переломный момент наступает, когда на прослушивание является Сэмми, человек, следивший за Кейденом и фиксировавший все детали его жизни. Сначала Котар назначает его на роль себя в спектакле, а потом делает своим дублером и в жизни. Вскоре Котару уже не нужно им руководить, тот и сам знает, что делать и говорить. Случайные, алеаторные связи, завязывающиеся между участниками гигантского проекта, когда Сэмми — Кейден приглашает на ужин реальную Хейзел, а реальный Кейден после похорон матери остается на ночь с дублершей Хейзел, словно воспроизводят активность синапсов как зон мозга, в которых образуются случайные связки и сцепления.

С одной стороны, разрастающееся количество двойников-дублеров становится для Кейдена Котара способом заклясть смерть. Всегда найдется двойник, чтобы умереть вместо него, как умирает Сэмми, бросившийся вниз с театральной конструкции. Театр превращается в машину бессмертия. С другой стороны, Котар не в состоянии удерживать свое детище под контролем, а его болезнь прогрессирует. В итоге он покорно уступает режиссерское место актрисе, приглашенной играть Эллен, уборщицу, нанятую Аделью убираться в ее нью-йоркской квартире. Иногда сама Адель принимает Кейдена за Эллен по телефону, иногда ее престарелая соседка отдает ему ключи от квартиры в уверенности, что он и есть Эллен. Кейден Котар все сильнее идентифицируется с Эллен, которая постепенно полностью захватывает власть над его сознанием. Это крайняя степень болезни: второстепенный герой полностью поглощает автора. Вот уже Котар вставляет себе в ухо наушник, и Эллен режиссирует его слова и действия. Созданная Котаром машина получает полную автономию, превращая его, демиурга, в один из своих винтиков, а затем саморазрушается. Фильм заканчивается на том, что театр-мозг «погорел». Трудно сказать, сгорел ли театр, потому что в мозгу Кейдена Котара произо-шли необратимые изменения. Или же, наоборот, распад сознания героя ускорился из-за пожара в театре. У Кауфмана получился бескомпромиссно мрачный фильм с аннигилирующим выводом в конце: все является всем (Everything is everything) и каждый является кем угодно, любым другим (Еveryone is everyone). Все границы между индивидуальными личностями разрушены, все переходит во все, а значит, и в Ничто. Высокий модернистский опус оказывается машиной отрицания и разрушения.

Чарли Кауфмана уже давно обвиняют в непростительном солипсизме. Эндрю Трейси в журнале Cinema Scope отметил, что Кауфман сумел создать такой механизм, при котором те, кто выступает с обвинениями в излишней депрессивности и мрачности, по сути критикуют не сам фильм, а личность его создателя. Он проводит параллель с Бергманом, сравнение, естественно, не в пользу Кауфмана: «Там, где у Бергмана интроспекция ведет еще глубже внутрь, Кауфман претендует на Высказывание с большой буквы, и эта попытка терпит полный провал». В развитии этой темы Трейси указывает, что подобная гигантомания с построением больших экстенсивных структур и стремлением ответить на «Великие вопросы» характерна для нынешнего американского независимого кино в целом и вписывает Кауфмана в линию, намеченную Коэнами в «Старикам здесь не место» и Андерсоном в «Нефти». И все-таки можно возразить, что у Кауфмана гигантомания медиируется личностью героя и вписанным в сюжет микро- и макрозрением. Гигантский театр Котара — осложненная синдромом Капграса защитная реакция на полупорнографические миниатюры его жены, оставившей в его психике неизгладимую травму. Модернистская гипертрофия творческого эго, бесконечное расширение сознания подрывают в фильме сами себя. Но эта сложносочиненная конструкция надежно защитила Чарли Кауфмана от ядовитых уколов критиков...отсюда

Ничего так себе . Весело со стёбом. Если бы ещё мрачнее сделали, получилась бы «Бразилия» . А так такая карикатура на офисных работников, где немного клоунады, немного эпатажа, немного эксцентрики, и получилось, что получилось.
Актерский ансамбль хорош. Тим Роббинс ( «Побег из Шоушенка»), Пол Ньюман ( 8!! номиниций на Оскар за Лучшую мужскую роль) и , конечно, хорошо вписавшаяся Дженнифер Ли. Смялась над историей продвижения на рынок «изобретения» Норвиля Барнса «хула-хупа».. История получилась поучительная, но добрая , с налётом бесконечной рождественской сказки, Закончатся «хула-хупы» , начнутся «летающие тарелки». Шоу маст гоу он.
Фильм принадлежит очень знаменитым в Голливуде братьям Коэнам. Их традиционный стиль хорошо виден.
Малобюджетность не бросается в глаза. Много разного юмора, забавные диалоги. Конечно, сам сюжет развлекательный, театральный. Режиссеры хорошо проработали все сцены плюс стильная работа оператора с каждым кадром.
Фильм больше развлекательный, чем с каким-то глубинным смыслом. Забавный, но не лучший их фильм. Кто хочет отдохнуть - один раз можно.

Яркое пятно неизвестно чего

Intro

Я угадаю этого режиссера с нескольких кадров, как и всякий, кто видел пару-тройку фильмов Квентина Тарантино. Умение говорить на собственном киноязыке выделило его, вознесло и сделало живой легендой. Можно ненавидеть, можно превозносить, но только не оставаться в стороне. Поэтому как можно было остаться в стороне от просмотра ожидаемого шедевра в виде «Омерзительной восьмерки», фильма программного для самого режиссера, нервного и очень неодназначного. Двинемся по голо…, простите, по главам

Глава первая Вам хочется крови?

Кровь — это, пожалуй, основной стереотипный ингридиент тарантиновских лент. В «Восьмерке» пролито точно отмеренное количество экранной крови. Кровь льют все. Абсолютно все. Так надо. Продукт востребован. Нет симпатии ни к жертвам, ни к злодеям. И было бы странно, если бы не было этих вполне ожидаемых сцен. Те, кто придут на «Восьмерку» ради этого обмануты не будут.

Глава вторая Это мои актеры, но это правильные актеры

Актерский ансамбль этого клаустрофобного детектива гремит и ухает. Люди проверенные. Только такие и могли сняться в символически краеугольной ленте. Сэмюэл Л. Джексон жестоко и астрономически бесподобен. Комиссар победившего Севера Штатов. Мы наш, мы новый…, но в кармане должны быть монеты, сынок. Dead or alive. Колоритно выстроена роль еще одного охотника за головами в лице Курта Рассела. Мужчина тоже самозабвенно борется со всякой нечистью в лице недобитков-конфедератов. Просмотр фильма с этими актерами напоминает раскладывание странного пасьянса, в котором карты говорят и стреляют по сценарию.

Глава третья Винтажность как часть биографии

Тарантино удалось в «Восьмерке» снять просто шедевральные пейзажные кадры на музыкальном фоне такого штучного тяжеловеса саундтреков как Морриконе. Композитор Морриконе чувствует фильм и его настроение лучше режиссера Тарантино. Музыкальные темы — очевидные аскетичные шедевры для малого инструментального состава и могут создавать настроение в любое время. Чудачества с форматом пленки, о котором заявлено в заглавных титрах, — не более чем тяга к винтажной театральной съемке.

Глава четвертая Споткнулся на восьмерке

Как фанатик киноиндустрии Тарантино понимал, что его восьмой полноценный фильм должен стать знаковым в первую очередь для него самого. Сложно прыгать выше головы. Второе дыхание не открылось. Мастеровитость сменила наглость и напористость. В банальной резне из сюжетов Дикого Запада попытаться зашифровать драму судеб современного мира? Играть в Вильяма нашего Шекспира при помощи кучи стволов можно, но нужно ли пытаться дотянуть низкожанровое по сути что-то вроде детектива до монументальности вневременных шедевров… Это очень большой вопрос к живому классику кинопостмодернизма.

Глава пятая и последняя А был ли мальчик-то?

Не в первый раз за последнее время сталкиваюсь с достаточно переоцененным киномэйнстримом. Рано или поздно, хулиганы и бунтари от киноискусства становятся добропорядочными буржуа, которые катают по своим проторенным дорожкам свою кинопаству. Замечательно то, что Тарантино не обманул «Омерзительной восьмеркой» ожидания поклонников и выдал пусть и переосмысленный, но все же такой знакомый набор своих собственных старинных находок. Ну и что. Забавные старики AC/DC тоже бегают по сцене в школьной форме, играют на четырех аккордах и собирают при этом полные стадионы.

8 из 10

Братство огня

Восторг. Детский, непосредственный и потому - абсолютно искренний восторг написан на мальчишеском лице. Совсем ещё юный Брайан МакКэфри сегодня воочию увидит, как его отец укротит огненную стихию и, конечно же, сам Брайан мечтает в дальнейшем продолжить ремесло родителя и стать лучшим пожарным в городе. А пока, стремительно прокладывая путь сквозь встречный автомобильный поток, алая колонна мчится к объятому плотной завесой дыма многоквартирному дому. Пожарный расчёт на месте и работа идёт полным ходом. Но случается непоправимое - отец Брайана погибает, прямо на глазах у собственного сына. Проходят годы, Брайан заканчивает академию и попадает под начало своего старшего брата Стивена - безрассудного, бросающегося в самое пекло начальника 17-й пожарной части Чикаго и за бесстрашие и лидерские качества прозванного коллегами «Быком». Стивен полон скептицизма относительно Брайана, считая того недостаточно преданным семейному делу и неискренним в своих устремлениях и потому, отношения между ними натянуты. Но когда речь идёт не только о собственных жизнях, но и о жизнях других людей, о былых распрях и затаённых обидах необходимо забыть и всего себя посвятить делу…

На большом экране всегда найдётся место подвигу. Сегодняшние мультиплексы, с завидной регулярностью посещаемые толпами киноманов, стали прибежищем спасителей человечества в обтягивающих трико. Получившие сверх-способности по праву рождения или в результате форс-мажорных, как правило, трагических, обстоятельств, они диктуют современную моду на отстаивание экранной справедливости и именуются - супер-героями. Но есть другие герои, настоящие и увидеть их можно собственными глазами, стоит только выйти на улицу - пожарные. Каждый день, спасая людские жизни в борьбе с всепоглощающе-испепеляющей стихией, это люди рискуют своими собственными жизнями. И это самая очевидная ниша для развития геройской тематики в индустрии кино. «Обратная тяга» (1991) Рона Ховарда - самый известный и творчески успешный фильм о пожарниках, не только в Голливуде, но и в мировом кинематографе в целом. Авторы могли пойти по пути наименьшего сопротивления и снять пустотелое, но завлекательное визионерское кинополотно, подкупающее зрителя только лишь красотой и зрелищностью видеоряда. Но оскароносный постановщик Рон Ховард и маститый сценарист Грегори Уайден (из-под чьего пера вышел легендарный «Горец» Рассела Малкэхи), объединив усилия, выдали на гора многослойную сюжетную конструкцию, гармонично сочетающую в себе сразу несколько жанров: перед нами и производственная драма о жизни людей посвятивших себя нелёгкой борьбе с огненной стихией; и рассказ о непростых межличностных семейных отношениях; и мелодрама; и добротный детектив с привкусом около политических интриг и, конечно же, впечатляющий фильм-аттракцион, беспрецедентный по размаху и масштабу съёмок. Важно понимать: каждый фильм - это, прежде всего, история и Уайден, уловив нужный ритм, сумел написать всеобъемлюще сбалансированный очерк, выстроенный логически и последовательно, при это практически полностью избежав перегруженности и монотонности в повествовании.

Прекрасные актёрские работы: убедительные перформансы Роберта Де Ниро и Дональда Сазерленда; крепкая игра Курта Рассела и Скотта Гленна. Рассел, разделивший здесь право первой скрипки наравне с Уильямом Болдуином, заслуживает отдельной похвалы - стопроцентное попадание в образ, очень живое, яркое исполнение. Рассел настолько убедителен что, даже находясь в кадре в майке-алкоголичке с банкой пива в руке, не оставляет зрителю никаких сомнений что перед ним самый настоящий пожарный. Собственно, он «цепляет» и не этим - Курт по своей фактуре в целом, как актёр, лишён голливудского лоска, в нём есть простота, искренность и обаяние обыкновенного человека, этакая скрытая мужицкая удаль, располагающая к себе чуть ли не с первого взгляда. И, конечно же, Болдуин на его фоне, будучи изначально лицедеем среднего пошиба, безнадёжно проигрывает, хотя и пытается играть.

И всё же Ховарду не удалось избежать слабых мест, бросающих тень на его творение. Его картина, как и многие другие голливудские проекты, посвящённые какой-либо производственной или исторической тематике, не лишена определённых огрехов и нелепостей - здесь это и главный герой, бросающийся в самое пекло, наплевав на инстинкт самосохранения; и пожарники, передвигающиеся на лифте в горящем здании; и несоблюдение правил ношения экипировки; и наличие неточностей в тактике тушения огня. Ну и, конечно же - пафос, без которого, кажется, не обходится ни один крупно-бюджетный голливудский фильм - хотя в данном случае сетовать на его присутствие будет всё же не совсем правильным, ведь «Обратная тяга» - это кино о героях, настоящих, а не о сошедших со страниц графических романов и потому экспрессивность здесь совершенно точно не будет лишней, а, скорее напротив - будет уместной. Люди любят картины о героях, а тот, чей долг спасать жизни попавших в беду - является им уже по умолчанию.

Особой изюминки тут добавляет придуманный авторами образ огня: по их мнению, огонь это не просто разрушительная и враждебная всему живому стихия, это - одушевлённая материя, в своих действиях сродни хитрому и коварному зверю с мстительным и непокорным нравом, и победить которую можно только лишь поняв её природу. Греет душу и морально-нравственный аспект: среди участников команды действует негласный принцип духовного братства, этакий кодекс чести и рыцарства - не бросать товарища в беде, всегда держаться вместе и в любую минуту протянуть руку помощи. Эта принципиальность придаёт повествованию особую романтичность и вызывает чувство духовного сопереживания и искренней симпатии к героям. Ну и нельзя не отметить техническую часть - три номинации на премию Оскар - самый красноречивый эпитет подчёркивающий титанический труд проделанный съёмочной группой и если бы в соперниках у Ховарда не был не менее легендарный второй «Терминатор» Кэмерона, то фильм об огнеборцах взял бы статуэтки. Ведь в этом компоненте картина ни капли не устарела - взрывы, пиротехнические и визуальные эффекты, графика - всё это впечатляет, завораживает и захватывает дух до сих пор и ни в чём не уступает современным блокбастерам-конкурентам. Культовый фильм Ховарда с успехом прошёл проверку временем, из раза в раз даруя нам возможность лицезреть оборотную, полную опасностей, сторону жизни людей ежедневно подвергающих себя риску ради спасения других и по праву считается самой известной лентой о пожарниках в современном кинематографе.