Отзывы на фильмы Кирилла Нагиева без оценки

…мрачное путешествие на депрессивный край безотрадного отчаяния и возвращение обратно…

…вот едва ли не иммерсивно-прикладной и театрально-изумительный художественно-кинематографический «Текст» года две тысячи девятнадцатого и режиссуры Клима Алексеевича Шипенко. Построенный, ко всему присному, на одноимённом, гхм, тексте печатном писателя-провокатора Димы Глуховского. Того, который автор бесподобных «Сумерек» и очень неравномерного, зато слишком разнопланового трёхчастия «Метро». Реально действующих лиц внутри — днём считай, что называется, и обчёлся. К тому же — почти все явно представленные, они, как бы это поделикатней, «бывшие». Ну, вот например, центральный мифоположенец местного пантеона — Илья Горюнов (…Александр Петров…), допустим. Бывший заключённый, несостоявшийся студент-филолог и отставной наречённый одновременно. Его не иллюзорный антагонист представляется оперуполномоченным столичного бюро наркоконтроля Петром Хазиным, в обличье сыгранного блестящим молодым дарованием Иваном Янковским. Он тоже, в некотором роде, далеко не прежний многообещающий студент универа МВД и единственный наследник ведомственного папы-генерала. Но, «бывший» к настоящему уже моменту отрок со взором горящим, оступившийся по всем направлениям и запутавшийся во множестве проступков собственного эго…

…экзистенциальный и мировоззренческий конфликт между этими персонажами цельногранитен, экзистенциален и всецело космогоничен. Илья — изрядно беден, безлико мышаст, откровенно говоря, мужеской статью и, не считая вырастившей его матери-учительницы, разобщённо одинок. Пётр — напротив, антично, в превосходящей степени эллинистичен. Это практический уэллсовский эллой во плоти. Он невыносимо благосостоятелен, обаятельно породист, критически успешен и высокомерно капризен. То бишь, вестимо, обладает всеми качествами, присущими взаправдашнему лощёному джентльмену. Даже пороки и слабости у Хазина-младшего импозантны. Вместо обязательной, обещанной и давным-давно договорённой дочки министра внутренних дел, он влюбляется в точёную и милую, словно утренняя роса, но неприлично безродную белоруску Нину Левковскую (…сверхконцентрично няшная Кристина Асмус…). И, вопреки родительскому гневному возмущению, увозит избранницу в выдуманную на двоих медоточивую романтику на тропические райские острова…

…да и сама роковая встреча идеальных, судьбоносных соперников происходит в ночном клубе с говорящим названием «Рай». Илья, поддавшись нелепому и необъяснимому рыцарскому порыву, бросается спасать мимолётную свою избранницу от хищных когтей нагрянувшей с рейдовым обыском на дискотеку опер-группы наркоконтроля во главе с Хазиным. А последний, брезгливо изумившись настырности и глуповатой отважности смерда, ссылает оного на семь долгих лет за «хранение с целью сбыта», натурально, в солженицынские трудовые лагеря. Освободившись из казематов, гражданин Горюнов, последовательно лишившись недождавшейся невесты (…беременна и выходит вскорости за другого…), любящей матери (…сердечная недостаточность, инфаркт и морг…), впадает в достоевское угнетённое уныние депрессивное. А попытавшись заглушить страдания духовные телесным пьянством, до бесчувствия наупотреблявшись попадает, естественно, по славным заветам Владимир Семёныча Высоцкого, в ситуацию, буквально описываемую классическим «…если правда оно — хотя бы на треть, — остаётся одно: только лечь помереть!..». Отыскав Хазина, Илья пытается с обмеревших от водки глаз принудить того к минимальному раскаянию, но получает в ответ пренебрежительное и раздражённое «…ты кто вообще?!.»…

…дальнейшее, не вскрывая хтонические нарративные перипетии, практически невысказуемо. Но именно последующие сценарно-сюжетные решения низвергают «Текст» в подпространство чуть ли не нетленного «Преступления и наказания». Структурно приближаясь к мифологеме из балабановской дилогии «Брат», немного подыгрывая и заигрывая со своей соседкой по прокату «Верностью» Нигины Сайфуллаевой и неожиданно вступая в импровизированную и факультативную полемику с недавним заграничным «Джокером», лента Шипенко застаёт зрителя многими своими гранями настолько врасплох, что не поперхнутся умными и едкими остротами диванного эксперта, решительно не получается. Внутренние демоны всех основных персонажей плотоядными взорами алчных глаз рыщут с обратной стороны экранной плёнки. Визионерско-вуайеристское кромешное и чувственное мракобесие «Текста» затягивает в себя неумолимо. Как обратная взрывная волна вакуумной бомбы. Как бесконечно голодная антрацитовая сверхмасса космической чёрной дыры. Не упустите, пред наши очи явлен редкий ныне выходец из иных, потусторонних кинематографических червоточин. И хотя лицезреть подобное безопасно лишь высунув глаза и кончик носа из-за кромки тёплого ватного одеяла, одетого в легкомысленной цветочной окраски шёлковый пододеяльник, пропускать «Текст» — эстетическое преступление потяжелей, по всей видимости и наверняка предъявленного автором ленты экранного…