Ежи Зигмунд Новак. Отзывы на фильмы

Тотальные декоммунизация и рассоветизация Польши и ее общества, которая на протяжении длительного исторического периода с 1952 по 1989 года была подвергнута процессу собственного расгосударствления и утраты суверенного права на самостоятельную внешнюю и даже внутреннюю политику в условиях подавляющего сателлизма со стороны СССР, по-настоящему проявили себя в начале 80-х годов, когда движение «Солидарность», взросшее сперва идеологически на дрожжах польской интеллигенции, а уж потом перекинувшееся на весь рабоче-крестьянский социум одноименного профсоюза обрели свой желанный громкий голос с трибун, призывая к свержению той тоталитарной системы, в жадных тисках которой поляки находились не по собственному желанию, а по чужеродному геополитическому велению из-под кремлевских застенок.

Безусловно, и культурное пространство Польши не могло остаться в стороне от все более превращающегося в смертоносный ураган ветра перемен, причем пространство как литературное, так и кинематографическое, в особенности его мейнстрим-направление, ибо польское авторское кино всегда, несмотря ни на что и вопреки всему было внутренне и внешне свободно от тлена соцреалистического искусства, которое-то и искусством назвать можно было с большой натяжкой.

«Волчица» режиссера Марека Пестрака — одного из самых известных поставщиков мистических и фантастических сюжетов в польском мейнстриме — соответствует практически всем канонам классического готического повествования, взрощенного на чрезвычайно плодородной почве польской мифологии, на выходе представляя из себя сернокислотный разъедающий концентрат гипнотизирующей атмосферности, уравновешенной сбалансированной режиссурой и изысканным жанровым рисунком, начертанным со знанием дела и с учетом всех восточноевропейских особенностей готического жанра. Начавшись как довольно традиционная костюмная историческая мелодрама о несчастной-счастливой любови/моркови с обязательной кровью в качестве дополнительного соуса, любови, возникшей на фоне исторических перемен, контекстуально отсылающих зрителей и к прозаическому польскому настоящему, довольно быстро фильм Марека Пестрака меняет жанровый вектор в сторону мистического триллера, кинематографические корни которого прямо уходят в хаммеровскую эксплуатационную почву, в финале и же вовсе обретая явственные, пронзительные черты крепкого, не лишенного брутальной жестокости хоррора на тему оборотничества человеческой в целом и женской в частности натуры. Образ волчицы, между тем, является довольно удобным символом противоречивости и сложности женской натуры, олицетворением не только элегантного женского коварства, утонченной жестокости по отношению к соперницам в жизни, любви, работе, но и воплощением нечеловеческой, надчеловеческой хищнической сексуальности, эдакой ведьмовской привлекательности, главным носителем «печати зла» и рока, губящего кого угодно, только не саму волчицу. Такова и Юлия, она же Марина — центральная героиня фильма Марека Пестрака. Впрочем, в трактовке Пестрака перед зрителем предстает мучающаяся, мятущаяся волчица, обреченная не на сладостную охоту темными ночами, а на бесконечные страдания.

Впрочем, если вглянуть на фильм Пестрака пристальнее и напрочь отбросить шелуху мистики и хоррора, то «Волчица» более чем адекватно воспринимается и в разрезе актуальных для тогдашнего польского общества высказываний с приставкой «анти»: антитоталитарных, антисоветских, антиимпериалистических, антирусских даже, — ибо сугубо мистический сюжет фильма разворачивается на фоне событий польского восстания 1830 года, когда возник отнюдь не бессмысленный, но воистину беспощадный бунт против Российской империи, взявшей под тотальный контроль не только Речь Посполиту в период после раснаполеонизации всего восточноевропейского простора, именовавшуюся тогда Царством Польским, но и все близлежащие государства славянофильского и православного пути развития, ныне трансформировавшиеся в «Русский мир». Главная же героиня фильма «Волчица», графиня Юлия, не мудрствуя лукаво ведет не национально-освободительную борьбу, а лишь рыщет, аки исголодавшаяся по плоти волчица, в поисках лучшей жизни, вовсю крутя романы то графьями, то с князьями, а то и с привлекательными чужестранцами-гусарами. Она не столько героиня, сколь антигероиня, для которой важно лишь одно — вкусно поесть да сладко потрахаться, не шибко разбираясь кто есть кто в этом бесконечном веселом параде фаворитов и любовников разной степени привлекательности, благосостояния и сексуальной распущенности. Впрочем, своего Де Сада или Распутина Юлии не суждено было встретить, хотя история явно бы повернулась в очень неожиданную сторону. И это внутреннее оборотничество порочной графини в одночасье оборачивается против нее, когда она становится волчицей, обрастая уже снаружи густой шерстью. Наказанная за приспособленчество, конформизм и откровенный коллаборационизм, Юлия в катарсическом финале фильма уже предстает совсем не как pani, а как задрипанная kurwa, все жизненные проблемы которой враз решит кол, с садистическим наслаждением воткнутый в ее черное и порочное, испорченное и просто с рождения извращенное сердце