Cox, Dónal. Отзывы на фильмы

Предтеча стивенсоновской «Странной истории доктора Джекилла и мистера Хайда», повесть одного из самых экранизируемых писателей русской классической литературы Федора Достоевского «Двойник», в 2013 году в руках известного британского актера и режиссера Ричарда Айоади обрела свое единственное и весьма необычное прочтение. Не представляя из себя дотошную и дословную экранизацию, а будучи скорее вольной интерпретацией, эдакой историей по мотивам, пронизанной духом произведений Достоевского, «Двойник» нетривиальными художественными методами раскрывает тему дуалистичности человеческой природы, разыгранной на фоне кафкианского кошмара полной бессмысленности жизни, отсутствия всяких перспектив и надежд в ярко воссозданном на экране иллюзорном мире полуреальности и недореальности, подчиненной логике всеобщего тоталитаризма. Предсказуемый сюжет обретает черты мощно и стильно обволакивающей зрителя своей гнетущей атмосферой, удушающим настроением картины, находящейся в межжанровом пространстве. Едва ли «Двойник» является психопатологическим триллером или мистическим детективом в чистом виде, хотя эти жанровые элементы в фильме есть; по многим своим параметрам, фильм Ричарда Айоади является с одной стороны жуткой трагикомедией о поиске своего Я в мире, подчиненном правилам мертворожденной бюрократической и корпоратократической машины, и режиссер изящно цитирует в «Двойнике» как Терри Гиллиама, так и Дэвида Линча, обходясь без эксцентрики первого и извращенных игр с сознанием второго, не опускаясь до незатейливого синефильства, и делая ленту самобытной, оригинальной и интересной вне любого кинематографического контекста, в который, впрочем, фильму придется быть вписанным априори.

Но с другой стороны «Двойник» воспринимается и как искусная притча о полной бессмысленности и абсурдности человеческого бытия, о том, что маленькому человеку так и суждено умереть таковым, тихо и незаметно, в затхлом одиночестве собственного ничтожного микромира, если он не решится таки на спасительный поначалу, но разрушительный в финале бунт. Айоади же предпочитает сохранять формальный нейтралитет ни сочувствуя, ни осуждая главного героя, сыгранного Джесси Айзенбергом; идет лишь неизбежная отстраненная констатация факта, что в человеке есть не только две стороны, а много больше, и что бунт маленького человека, разыгранный в условном мире, в мире реальном приведет еще к более ужасающим последствиям.

Из рассказа о самоидентификации маленького человека, в котором пробудилось не невольно, а добровольно, с его согласия, чудовищное зло, его же и погубившее впоследствии, вырастает мрачный вызов и обществу современному, в котором все сложнее оставаться самим собой, а излишне выпячивать собственную индивидуальность не всегда полезно для общего состояния здоровья. В конце концов, что из себя представляет современный мир — более виртуальный, чем реальный? Набор очевидных истин, нарочитой лжи, лживой правды и полуправды, мир корпораций и всеобщей свободы, которой стало так много, что хочется уже ее поменьше. Извилистые лабиринты новой-старой реальности, продемонстрированной Ричардом Айоади, очень похожи и на сознание большинства людей ныне: все путано, темно и мрачно. И двойник, этот призывающий к провокациям доппельгангер, почти ты, но, увы, не ты, оказывается на деле намного безобиднее оригинала, в душе которого давно Сатана устроил свой последний и самый блестящий бал.