Srisansanee, Picha. Отзывы на фильмы c нейтральными оценками

Оригинальный тайский альманах ужасов «Час призраков«, имевший честь быть выпущенным в достаточно широкий прокат и засветиться, хотя и без особого шума, на ряде жанровых кинофестивалей, к сожалению, чремерной самобытностью и яркой авторской самоценностью похвалиться не мог ввиду того, что некогда славные своей кровомясистой жестью тигры-азиаты-экстремалы внезапно изменили самим себе и вместо порции отменной жести с впечатляющим авторским потенциалом выдали очень серый и практически лишенный эффектности фильм, ценный лишь своей режиссерской цельностью, тогда как хоррор являющий собой пример предельной бесцветности, если б не финальная история, переведшая окончательное восприятие картины из традиционализма на тропу постмодернизма, на Таиландщине еще не паханную, нехоженную.

О сиквеле «Часа призраков», вышедшем в 2014 году, не скажешь, что он хотя бы слегка попытался исправить ошибки своего предшественника, но, слава Богу, их же он и не увеличил в геометрической прогрессии, что несколько утешает, но не настолько, чтобы продолжение можно было считать чем-то из ряда вон. В своей жанровой нише фильм не открывает новые страницы, попросту переписывая заново знакомые и знаковые мотивы и темы, но без глубинного погружения в драматургию или упоения классической, неизбывно мрачной природой азиатского хоррора. Вящего ощущения, что Исира Нади и Ко решили войти в одну и ту же реку дважды, при этом выйдя сухими из воды, не возникает потому, что река сия успела изрядно высохнуть, а водоросли стереотипов, архетипов и прочих «типов» тянут на дно, невзирая ни на какие потуги; «Час призраков 2, как и первый «Час призраков», имея в своем активе так и нереализованный потенциал, выглядит хоррором почти без хоррора.

Открывающая фильм новелла под названием «Третья ночь» кривозеркалит новелле «Парик» из первого фильма, будучи бравым представителем кайданов в их наиболее правильном (то есть — скучном) прочтении. История бандита, державшего в ежовых рукавицах не только собственную жену, но и весь район, а потом внезапно отправившегося пугать Дьявола в мир иной, где ему и дорога, выделяется среди прочих кайданов лишь тем, что вместо длинноволосой девицы объектом зла становится парниша не самых честных правил. Чуть более мелодраматичная, чем нужно, «Третья ночь» пытается усидеть на нескольких стульях сразу, являя на выходе невразумительный и совсем не страшный жанровый симбиоз из пресной мелодрамы, не самой смешной комедии и легкого ужаса, в котором вся мораль сведтся к тому, что ревновать таки плохо. В свою очередь, вторая новелла фильма «Монастырь», повествующая о призрачных бдениях безголовой монахини, на первый взгляд тоже страдает от излишней банальности, но за счет правильно выверенной атмосферы и красочного сочетания nunsploitation с азиатским привкусом, мистики и молодежного хоррора история становится самой удачной и интересной среди всех трех в альманахе, который вовсе не желает предлагать что-либо новаторское.

И эта беззубая вторичность и неспособность авторов созидать и создавать даже по клишированным лекалам что-то свое, отличимое от большинства сугубо эксплуатационных картин, достигает своего пика в финальной новелле фильма «Дары усопшим», которая нехитро перерабатывает те же полунекрофилические мотивы, затронутые в «Мертвой невесте». Правда, место пылкого юноши с телом горячим, жаждущим окропить своей белой росой старуху с косой, займут придурковатые служители мертвецкого бизнеса, проводящие свое время с боссом, у которого вид не первой помятости, лик второй небритости и амбре испорченной свежести. Благодатная тема ужасов потусторонья и потугробья оказывается раскрытой минимизированно, и новелла теряется в собственных жанровых координатах, не будучи, как и сам альманах, ни полноценным хоррором, ни полноценной черной комедией, ни полновесной мистической сказкой на ночь для всех пугливых, а эдаким абстрактным представлением о жанре, сотканном из обилия очевидностей и стилистических приятностей, которые, увы, не способны искупить все огрехи «Часа призраков 2, завершившегося не уместно жутко, а неуместно весело.