Отзывы на фильмы Юлии Сериной c положительными оценками

Полнометражный игровой дебют амбициозного режиссера Ивана Твердвоского изначально заинтересовал меня выбранной тематикой. О суровых школьных реалиях в отечественном кинематографе говорят давно. Каждое такое упоминание вызывает резонанс в обществе. Как обычно, по разные стороны баррикад с пеной у рта пытаются доказать, что это сплошная выдумка и чернуха, порочащая имидж страны на зарубежных кинофестивалях, или настоящее искусство, заставляющее взглянуть проблеме в лицо и признать её. В принципе, так было всегда. Когда вышел советский фильм "Чучело" на похожую тему, то многие тоже удивлялись, откуда в нашей милой и дружелюбной стране такое могло случиться. Но, увы, случается и такое, и даже похлеще. Поэтому режиссеры, вроде Германики, Твердовского, Серебренникова и Звягинцева, нужны отечественному кинематографу и зрителям, не покидающим своим уютных норок. Кстати, сам Звягинцев, будучи в жюри "Кинотавра", был в восторге от премьеры ленты, получившей награду за "Лучший дебют".

После просмотра я тоже остался под впечатлением. Ивана Твердовского наверняка будут сравнивать с Германикой, потому что фильм снят в такой же псевдодокументальной манере, где камера ходит по пятам героев и актеры не пересказывают в кадре зазубренный текст, а импровизируют на съемочной площадке. В защиту Ивана скажу, что он-то и начинал с документальных специфичных короткометражек, да и отец его занимал ту же жанровую нишу. Для Твердовского "Класс коррекции" стал сублимацией накопленного режиссерского опыта. Да, тут есть безусловно слабые места, которые можно простить дебютанту. Во всяком случае, я оценил концептуальность его идеи. Он не просто затронул проблему коррекционных классов в образовательной школе. Он снял парадоксальную социальную драму, в которой неадекватные люди становятся готовыми вступить в наше общество, а единственные нормальные персонажи остаются одинокими отщепенцами.

Сюжет фильма многослойный. Тут много интересных акцентов. Например, сразу поражает гнетущая атмосфера коррекционного отделения. Да, это действительно похоже на тюрьму, где за учениками закрываются решетки. Мне довелось посетить как-то резервационный класс. Испытывал я примерно такие же неприятные ощущения, переступая порог вольера для особо буйных учеников. Второй интересный для меня акцент - это хамство. С ним каждый из нас сталкивался в повседневной жизни. Тут зло в застиранной униформе чистом виде предстает в образе уборщицы. Это типичная хабальная тетка, из которой вытекает желчь от неудовлетворенности собственной жизнью. Только в конце она проявляет задатки человеческого сострадания, понимая, что кому-то в этом мире живется еще хуже, чем ей самой. В прочем, хамят тут и учителя, а им в ответ огрызаются ученики. Всё, как в обычной среднестатистической школе.

Отдельной линией идет подобие любовного треугольника. Новенькая сразу же приглянулась главному хулигану, но отдала предпочтение симпатичному эпилептику. Подростковые дрязги постепенно уходят на второй план. Это не слезовыжимательная мелодрама, взывающая к толерантности по отношению к людям с ограниченными возможностями. Хотя я откровенно прифигел, что есть еще такие упоротые идиоты, как мать Антона. Это кино в какой-то степени мотивирующее. И именно в этом главное отличие Твердовского от Германики. То есть он не делает чернуху о том, как больно можно упасть. У него более философский подход к насущным проблемам, которые закаляют наш характер. Обратите внимание, что тут нет ни судебных разбирательств, ни жирной точки в отношениях героев, ни какого-либо наказания. Но финал и без того красноречивый. Главная героиня пошла в школу, чтобы подготовиться к взрослой жизни. И да, она повзрослела.

В актерском составе никого особо выделять не стану. Здесь собрали весьма фактурную компанию из ярких персонажей. Мария Поезжаева смотрелась неплохо в главной роли. Как оказалось, у нее тоже были натянутые отношения со сверстниками, что несомненно помогло вжиться в образ изгоя. Никита Кукушкин великолепен в образе главного злодея. У него очень тяжелый взгляд. Филипп Авдеев выполнял чисто декоративную роль. Но у него и персонаж такой, ни рыба, ни мясо. Больше всего мне понравился образ матери Лены, обычной простодушной женщины. Она даже как-то причитает по поводу пандуса по-доброму. Вот у нее поистине ангельское терпение. А эпизод с уборщицей в конце вышел, пожалуй, самым эмоциональным. В общем, любителям социальных драм однозначно рекомендую. Тут вам и романтика, и проблем выше крыше, чтоб потом вдоволь повозмущаться на тему несовершенства нашего мира.

«Орлеан» Арабова-Прошкина — тот нечастый случай в современном нашем кинематографе, когда одноименный роман с явно выпирающей белыми костьми притчевой структурой, вписанной в утрированный нарратив сернокислотного быта, и его экранизация органично дополняют друг друга, существуя на одинаковых авторских частотах. Живая, острая, лаконичная и вместе с тем интертекстуальная проза Юрия Арабова адекватно вписалась в выбранный преднамеренно режиссёром броский киноязыковой функционал, чья фактура пропитана не меньшим постмодернизмом, чем арабовский текст, в своих витиеватостях и витийствованиях недосказанностей наследующий даже не Булгакову с Гоголем, но Умберто Эко и Алену Роб-Грийе. Столь велик и универсален масштаб истории о городе, застывшем в коме времени и находящемся в плену как мелких грешков, так и беспощадных преступлений; русскость антуража и определенная типологичность (анти)героев, по душонки которых явился некий Экзекутор, обязаны лишь подчеркнуть элементарную своевременность картины. Между тем, воспринимать героя Виктора Сухорукова как некое воплощенную Совесть или лощенного Сатану, приехавшего на свой бал в город, которого нет, излишне просто, как и выводить Орлеан в ту же схему, что и чеховские города N., салтыково-щедринский Глупов или тот же ильфпетровский Колоколамск, к примеру.

Как и любой постмодернист, тем паче с креном в общеевропейское этнокультурологическое пространство, Арабов, долгое время плодотворно работавший с Александром Сокуровым, в «Орлеане» — книге и фильме — берет мазки шире, в персонаже Экзекутора отсылая в первую очередь к «Теореме» Пазолини, только если у итальянского коммуниста таинственный посетитель рушил буржуазное невыносимое бытие, арабовский герой вносит страх и трепет в мелкомещанское существование людишек, занятых лишь самодеструкцией и ничем иным. Строго говоря, появление такой персоны, как Экзекутор, видится исключительно ожидаемым, тем более в сим граде плута и смуты законов нет: ни божьих, ни уголовных, ни конституционных. Все социальные и политические институты вывернуты наизнанку, и средневековый палач здесь смотрится абсолютно нормально, однако все же загадочный посланник лишь стремится к прозрению грешников; его пытки моралью намного невыносимее физических, ведь цель его, как и у героя Пазолини, изменить привычное кривозеркальное бытие, но не уничтожить до основания, стереть гнусное прошлое, но не оставить чистый лист. Поиски смысла жизни, сама жизнь для них скукожена до бесконечных плотских утех, утоления банальной жажды власти, денег, обладания теми или иными вещами или людьми — фактически они мёртвые жители с мертвыми душами, атрофированной совестью и моралью, мертвого города, сиречь рифмованного с американским Новым Орлеаном, местом силы и мистических, колдовских и эротических фрустраций, наказанного за них ураганом «Катрина». И точно такой же ураган, буря столетия, если угодно, приближается и к нашему Орлеану, купающемуся в менструальной крови и грудном молоке собственного безразличия.

Фильм Андрея Прошкина относится к тем киновысказываниям, где роль режиссера кажется второстепенной, ведь и сюжет, и визуал, и монолит моралите прямо зависят от сценария и литературного исходника, в котором заключена как форма, так и содержание, предполагающие отнюдь не академичность и скупость авторского вокабуляра, так и полное отрицание жанровости. Во всяком случае, фильм Прошкина пропитан духом театра абсурда Беккета, изощрённым слогом Хармса и пассионарной стилистикой Алекса де ла Иглесиа, тем более образ цирка, чьим воплощением стал фокусник-расчленитель, присутствует в картине постоянно, однако цирк этот не развлекает, но ужасает, как у Броунинга или Гершеля Гордона Льюиса. Цирк уродов с его кудесником крови на главных ролях, freakshow, в котором все антисоциальные принципы жизни Орлеана возведены в абсолют греха. И иррациональная его стихия в финале привносит ощущение неизбежности и и неисправимости нынешнего общества, ведь говоря о вымышленной провинции, и Прошкин, и Арабов подразумевали, бесспорно, окружающую действительность, которая куда как фантасмагоричнее, чем в Орлеане, предложив для её излечения крайне радикальные хирургические методы. Резать по живому, без анестезии, пока саркома внутреннего тлена не стала гангренозной.