Отзывы на фильмы Евгения Павлова c положительными оценками

Есенин как слепок сознаний

В истории существует множество удивительных личностей, которые притягивают внимание и о которых всем хочется узнать побольше, от Клеопатры до Майкла Джексона. Их - ярких, талантливых и нередко несчастных - не оставляют в покое даже после смерти.

Не зря люди говорят: «Узнал бы Пушкин/Ленин/принцесса Диана <..>, в гробу бы перевернулся/-лась». Это о том, что часто из наследия и памяти потомки пытаются сделать какой-то невообразимый микс, представляя, какими были эти великие личности. Но всегда получается совершенно не о человеке, не о том, каким он был, когда был жив, а в лучшем случае о том, каким его воспринимали окружающие, в худшем - каким его видит режиссер/сценарист/спонсор.

И всегда это совершенно субъективное видение. Как рассказать о том, что было сто лет назад, когда даже вчерашний день многие не помнят? Даже свою жизнь невозможно обозреть, а если и возможно, то нереально все передать другому человеку.

«Между
тем, что я думаю,
тем, что я хочу сказать,
тем, что я, как мне кажется, говорю,
тем, что я говорю,
и тем, что вы хотите услышать,
и тем, что как вам кажется, вы слышите,
тем, что вы хотите понять
тем, что вы понимаете,
стоит десять вариантов возникновения
непонимания.
Но все-таки давайте попробуем...»

Так написал в эпиграфе к одной из своих книг современный французский писатель Бернард Вербер. Прозорлив он, однако. Впрочем, не исключено, что многие из тех, кто хочет взяться за рассказ о великом человеке, думают примерно также. Но ключевым всегда оказывается: «Но все-таки давайте попробуем...». Ведь жанр «житие» был востребован среди потребителей еще в древности, популярен он и сейчас. Поэтому кино о Джексоне, книга о Диане, воспоминания о Цое, кроме всего прочего, позволяют сейчас неплохо заработать.

В советские времена, к счастью, работали другие рычаги-мотиваторы. Вера в идею, жажда славы и даже настоящее и искреннее желание рассказать о великих сынах России вдохновляли режиссеров, писателей, драматургов. По одной из вышеперечисленных причин, скорее всего, появился на свет спектакль студии МХАТ «Дорогие мои, хорошие» о Сергее Есенине.

Авторы спектакля решили пойти самым логичным путем - собрать о неподражаемом лирике-хулигане всю информацию из первых и вторых уст, то есть из стихов, дневников и писем Есенина, а также отзывов о нем друзей, знакомых, жен, критиков. Рассудили авторы, наверное, что в этом воистину эпическом винегрете из слов, мыслей, рифм, восторжений и ругательств нет-нет да и промелькнет истинное лицо Есенина.

«Дорогие мои, хорошие» - спектакль не о Сергее Есенине, а о том, какой флер он оставил после себя.
В постановке перед нами предстает канонический образ русского поэта Сергея Александровича: удивительного лирика и последнего пропойцы, с виду искреннего и наивного, но внутри лелеющего мечты о вечной славе. Был ли он таким на самом деле? Не могло же столько людей, рисовавших его портрет, ошибаться. Значит - был. Был внешне, на людях.

Но каким он был наедине с собой? Ведь именно одиночество Есенина показывают мхатовцы. Спектакль похож на то самое мгновенье перед смертью, когда перед глазами проносится вся жизнь. Другие актеры, появляющиеся в кадре - только тени, лишь воспоминания. Это очевидно, ведь Егор Высоцкий, партнер по сцене актера Бориса Щербакова (Есенин), выступает то в роли Блока, то Пастернака, а то и Маяковского. Их здесь нет, они - лишь в памяти Есенина. Значит, мы видим одиночество поэта.

Как мы можем узнать, что думал, что делал Есенин, когда оставался один? Через стихи? Возможно, но большая часть его стихотворений имеет адресата - любовницы и жены, сестра и мать, друзья и коллеги... В этом прелесть его творчества - такого искреннего, такого личного, но при этом близкого каждому: читая стихи поэта, чувствуешь, что он обращался к Читателю.

Да, Есенин много писал и о себе. Но не был ли это тот образ, который складывается в каждом из нас по отношению к своей личности? Известно, что мы воспринимаем себя совершенно иначе, чем нас - окружающий мир. И часто то, внутреннее видение себя просто противоречит тому, что мы делаем на самом деле. Но кто может даже в глубине души признаться, что он не такой хороший, как нарисовал в своем воображении?

Есенин может… Он проклинает себя в стихах последних лет. Он пишет гениального «Черного человека», которым, естественно, завершается спектакль, хотя можно было бы закончить последним восьмистишием поэта «До свиданья, друг мой, до свиданья…» Он пишет «Любовь хулигана» и «Москву кабацкую». О как он над собой глумится! Глумится, но не забывает, что он - Поэт. И пишет он о себе не для себя, а для Читателя. И утаивает самое неприятное, самое постыдное. Потому что он еще и человек.

Дневники, письма и воспоминания никогда не смогут воссоздать личность во всей ее многогранности. Что говорил Есенин, когда никто не записывал или не запоминал? О чем мечтал поэт, о чем думал?

При такой постановке вопросов у авторов спектакля появлялся бескрайний простор для фантазии. Если об этом никто не знает и не расскажет, то остается это только придумать. Ложь? Художественный вымысел? Попытка понять.

Но авторы таким путем не идут. Не хочется им мешать «общественного Есенина» (образ из воспоминаний Пастернака, Городецкого, Мариенгофа (он, кстати, почему-то не появился в спектакле) и прочих современников поэта) с «личным Есениным», таким, каким его воспринимают режиссеры Михаил Апарцев и Константин Антропов. Хотя, в сущности, они имеют почти такое же право на домыслы и собственное восприятие, как и Пастернак.

Итак, на в спектакле мы видим канонического Есенина: светловолосого молодого парня, который поначалу лихо поет частушки, а к концу драматически декламирует в полной темноте. Канонический Черный человек, естественно, появляется на сцене время от времени, показанный лишь силуэтом. Есенин читает самые известные стихи, вспоминает о своих многочисленных женщинах. Что приятно, не пьет. Зато сильно страдает.

В боязни соврать режиссеры практически забывают о том, что они режиссеры. Но идея поставить документальный спектакль о Есенине провальна уже потому, что в главной роли не играет Есенин. Ведь Есенина может сыграть только Есенин, как Пушкина только Пушкин, как Путина только Путин… И от этого никуда не деться, как бы не хотелось. Все остальное - в большей или меньшей мере домыслы, додумывания, полустертые воспоминания, плоды человеческой зависти/ненависти/любви. Из них рождается образ поэта, как сейчас бы сказали, медийный образ, то есть тот, который мы могли бы видеть в телевизоре, живи Есенин сейчас. В программах Андрея Малахова, например. Когда первую часть эфира гости в студии обсуждают человека (пригласите Пастернака, Миклашевскую, Дункан), а затем и сам герой появляется в студии. Но ведет себя не как человек Сережа, и даже не как поэт Есенин, а как некий медийный образ в медийной роли. Такой, каким он хочет себя показать, такой, как требует время и обстоятельства.

И, несмотря на то, что режиссеры «клюнули» на этот образ, спектакль получился удивительным. Действия в нем почти нет, но смотреть и слушать - одно удовольствие. Пусть авторы не пошли на эксперименты, пусть не смогли слепить своего Есенина (этим займутся еще многие после них), но Есенин, получившийся у мхатовцев, прекрасен. По-своему. Этот Есенин - слепок истории, образ десятков сознаний и одновременно лирический герой поэта Есенина. Мы понимаем, что лирический герой и автор не совпадают, но мы также понимаем, что об авторе теперь не достоверно не узнаешь. За неимением большего приходится верить в лирического героя, которого преподносят как самого автора.

Мхатовцы показали зрителю Есенина Блока, Есенина Городецкого, Есенина Пастернака, Есенина Маяковского… И Есенина Есенина, то есть того человека, каким себя видел поэт.

Хотя нет. Такого, каким себя видел поэт, и каким он думал, что себя показывает, и каким он себя показывал, и каким его воспринимали окружающие, и каким его восприняли потомки через восприятие современников.

Занавес.