Rossellini, Renzo. Отзывы на фильмы c положительными оценками

Наставь нас в истине этого мира, гласящей, что её в нем нет. И ниспошли нам силы жить достойно этой несравнимой истине.
Альбер Камю, "Калигула"

Порнопеплум "Калигула", скандальный выход которого стал приглашением на закат разнузданности семидесятничества, по сути подвёл итог над всей тогдашней эпохой вызова, революции и бунта, но и совершенно неосознанно довел до состояния механистичности постмодернистские тенденции, при этом тщетно опираясь изначально на традиции классического исторического кино в древнеримском антураже. Гор Видал, автор оригинального скрипта к ленте, в общем-то едва ли скрывал, что основа всех драматургических коллизий его произведения лежит в том же философско-историческом пространстве, что у Альбера Камю в его одноименной четырехактной пьесе; для Тинто Брасса, чья кинокарьера началась с экспериментальных, нарочито подражательно неореалистических работ, "Калигула" должен был стать входом в сонм Авторов, а не подмастерье, тогда как для Боба Гуччионе многострадальный эпик нужен был лишь для демонстрации порнографии в самых диких количествах. Оттого на выходе фильм и получился столь неоправданно жанрово неопределённым, тяготеющем не столько к философской рефлексии о роли личности в истории(хотя и не без этого), сколь к дотошному воссозданию свершающегося торжества сношающегося тоталитаризма. Фильм существует на стыке кинобиографии, порнофильма, хоррора и декаденствующей драмы упадка, при этом частота жанровых колебаний в кинокартине столь велика, что производимый ей эффект отторжения, шока, отвращения и кошмарной мучительности сродни землетрясению. Лирика с лёгкостью обрубается натурализмом, а порнофрустрации порой утопают в эстетических фетишах; спустя пару лет такой метод взаимодействия со зрителями будут применять и Дерек Джармен, и Питер Гринуэй. В "Калигуле" маниакальное авторское вожделение насытить кадр водопадами контрастов видится чистой случайностью.
И торжество это будто специально лишено флёра некоего священнодействия, привычные ритуалы общечеловеческого бытия и политикума как таковые искажены, преподнесены в преувеличенной, гротескной форме, начиная от пасторальных забав в лесу, где свершается инцест, и завершая таинством брака и вхождением Калигулы на властный Олимп. Уверенной поступью он попирает в фильме основы общества, где все и так подчинено патернализму, но уж никак не демократии. Есть лишь её наносная форма, слишком очевидная фикция, за которой таится тотальный диктат, подчинение и подавление. Хотя будем честны: диктатура необходима хотя бы в противовес тем или иным демократическим веяниям, крайности позволяют так или иначе взрастить гомункулус мыслящего общества, которое нужно в условиях размягчения и разжирения кидать то в пучину хаоса и анархии, давая испить до дна чашу свободы, священный Грааль раздольной воли-волюшки, то в омут бесконечного террора, насилия, наушничества, предательства, лишая человека всего - лишь таким, нагим, беззащитным и зачумленным, он способен понять и признать чего лишился.
Практически неприкрытые аллюзии на "Откровение" Иоанна Богослова в первую очередь на уровне визуальной эстетики, звучащее на контрасте адажио Чайковского, откровенно псевдоисторическая декоративность, подчеркивающая, что здешний Рим принадлежит кинематографическим условностям, а реализмом не пахнет совершенно; броская, китчевая, переусложненная эффектами театральности атмосфера, которой дышат не исторические герои, а в сущности современники создателей ленты... Бесхитростно притворяясь пеплумом, пускай и откровенным до предела, фильм тройственного творческого союза Гуччионе-Брасс-Луи(Гор Видал к тому времени давно уже в гробу видал final cut картины), оказался аутентичным той исторической эпохе, в которой был создан, при всей очевидной вторичности и выпирающей костями эксплуатационности. Если "Сало, или 120 дней Содома" Пазолини являлся антифашистским кровавым плевком, "Частные пороки, общественные добродетели" Янчо киноязыком чувственного письма говорили о неминуемой кончине Австро-Венгерской империи, а "Сатирикон" Феллини обнажал крах самих основ человечности, равнозависимый от этих кинотекстов порнопастиш Брасса вскрывал вены диктатуры hoc est quod, появившись исключительно к месту, как фильм, дерзко ухвативший саму влажную плоть текущих исторических моментов. Семидесятые - эпоха как свержения старых диктаторов, так и прихода к власти новых или укрепления тех, кто её захватил ещё в 60-х годах. Иди Амин, Аугусто Пиночет, Фердинандо Маркос, Муаммар Каддафи, Пол Пот...Список почти бесконечен, и кто-то из этих диктаторов принес лишь регресс своим государствам, а кое-где железная рука с кинжалом взвела механизм прогресса, на жертвенном алтаре которого лежали трупы, на чьих останках, как у Камю, формировалась неопровержимая философия насилия тирана. И кинематографический Калигула не столько близок к своему реальному древнеримскому прототипу, сколь к великому множеству героев исторической хроники тех смутных, бурных и буйных лет sex, drugs & rock'n'roll. И выплеснувшаяся на экран эта свобода обернулась против её рачителей; круг замкнулся, тирания захлебнулась, исторический процесс начнёт свой ход заново.