Strobl, Christine. Отзывы на фильмы

Нет ничего более скучного, чем вампирская тема. Надуманная чепуха, которая уже обросла былью известна каждому вплоть до таких мелочей, будь то серебряные пули, кол в сердце, приглашение вампира в дом. О специфической системе питания и нечего говорить. Джармуш единственный, кто способен интерпретировать вампирские будни так, что смотришь не отрываясь и вытаращив глаза. Открывается какой-то новый смысл, вся субкультура рок-музыки преподнесена как имеющая вампирическое начало. Действительно, именно в рок-клубах вампиры и живут по ночам, в черных очках, ничего там не пьют, лишь заворачиваются в дорогую кожу да от посторонних глаз. Изможденные лица желающих нашей крови отягощены совершенно другими проблемами, им не присущи нормальные человеческие желания или страсти.

Разумеется, всего этого с избытком хватило бы для другого режиссера, но только не для Джармуша. За какие-нибудь полчаса он еще залез в социальные темы взаимоотношений отцов и детей, энштейновские вопросы пространства и времени, в дуализацию личности. Нужно сказать, что фильм в течении часа довольно тяжко вгоняет зрителя в атмосферу и немудрено, что на этом этапе многие бросают его смотреть. Тот же, кто уже знаком с этим режиссером или имеет терпение будет вознагражден сполна. Послевкусие сочное, длительное, фильм не отпускает еще несколько часов. Может и больше, пока не проверял.

После этого фильма остается какое-то послезвучие. Хочется помолчать и вспомнить необычную музыку Адама, его гитарные рифы, голоса главных героев, ночной видеоряд Танжера, так резко контрастирующий с ночным Детройтом.
А вот все остальное мне показалось слишком прямолинейным. Трое эстетствующих вампиров из столетия в столетие создают литературные и музыкальные шедевры, обнародуя их под чужими именами (в том числе Шекспира). Единственный диссонанс в этой стройной картине – сестра Евы (Ава). Но и ту с позором выгоняют прочь.
***
Это, вообще, великий вопрос – что делать, когда у тебя в запасе несколько столетий? Подсказывать идеи ученым, устраивать интриги и аферы, потешаясь над смертными, слушать музыку белого карлика за 50 световых лет или наслаждаться миром в средиземноморской Африке? За отведенный срок каждый из долгоживущих перебирает, наверное, все варианты, чтобы через сотню лет попробовать что-нибудь новенькое. В любом случае, к их миропониманию человеческая логика вряд ли применима. Наша смертность, как встроенный ограничитель, дает точку отсчета и наполняет существование смыслами, выводящими за границы «я». Ибо продолжение возможно только в других.
А если живешь почти вечно, зачем тебе другие? Хотя можно побыть в браке, для разнообразия, но лучше созерцать окружающий мир по отдельности.
Единственный ограничитель – свежая кровь. И вампирам она нужна чистая, без инфекций. А с этим, чем дальше, тем труднее, что и уравновешивает шансы. У людей – смерть от старости и катаклизмов, у вампиров – смерть от зараженной крови.
Интересно, будут ли они со временем мутировать и приспосабливаться или просто вымрут от недостатка пищи?

Вердикт: посмотреть хотя бы один раз.

Вампиры. Каких только видов этих существ не видели кино- и телезрители. Жуткие кровососы из «Заката до рассвета», неразборчивые и безмозглые низшие пожиратели из сериала «Штамм», тонкие, чувствительные натуры из «Сумерек». Ну и естественно огромное количество градаций между этими типами. И вот очередная разновидность. Казалось бы – зачем нам еще одна? Чего не хватало? Но, постойте, не судите строго – это вампиры Джармуша, а значит, как минимум интересны с позиций исследователей.

Я действительно уверен, что всем любителям Джармуша эти вампиры придутся по вкусу. Они не какие-то там безмозглые кровососы или романтичные недотроги, сияющие на солнце. Наоборот, это до ужаса одинокие существа. Они живут рядом с нами уже множество тысячелетий. И среди людей им явно ужасно скучно. Какое-то время они развлекались тем, что пытались как-то воздействовать на людей. Пьесы Шекспира, разные музыкальные жанры – это все от них. Но и это может довольно быстро наскучить. Особенно, если смотреть, как все что они пытались создать портится и скатывается куда-то не в том направлении. Как люди портят их творения. Поэтому вампиры скрываются, питаются только кровью полученной по надежным каналам и страдают в своем одиночестве. Единственные ниточки, связывающие их с внешним миром – проверенные люди. Но вот происходит событие, которое грозит изменить все вокруг них.

Вы думаете, что фильм посвящен этому событию? Да ничего подобного. Это событие происходит где-то ближе к самому концу фильма, практически завершая его. Все остальное – это меланхоличные, неспешные зарисовки из жизни двух вампиров. Адама и Евы. Они две такие противоположности. Живут в разных странах, оба замкнуты, но замкнуты по-своему. Адам – рок-музыкант, живет в доме на отшибе, носит черное, общается только с единственным доверенным человеком. Ева – общается в своем узком кругу интеллектуалов, носит белую одежду, увлекается поэзией. Но Адаму все это надоело. Он старается добыть деревянную пулю – то единственное, чем можно убить вампира. Думаете, что вокруг этого строится весь сюжет? И да и нет.

Если рассказать кому-то о том, что же именно происходит в этом фильме, то получится что-то вроде пары строчек. Все остальное – это визуальное, медитативное повествование. Джармуш старательно выстраивает какие-то метафоры, пытается с помощью операторской работы и декораций передать всю эту бездну одиночества героев. Как бы вы ощущали себя в окружении, ну не знаю, допустим, обезьян? Они живут своей краткой жизнью, суетятся, меняют этот мир, совершено не заботясь о последствиях. А у героев – на счету тысячелетия, у них есть любимые занятия, в которых они достигли совершенства. Им не хочется смотреть, как все их попытки поменять мир рассыпаются под сеюсекундными желаниями людей.

Все это и хочет рассказать Джармуш и большинству это покажется ужасно скучным. Ведь, попробуйте открыть любой учебник по сценарному мастерству и увидите одну из главных заповедей: «должен быть конфликт». И на первый взгляд, кажется, что в этом фильме конфликта нет. Ведь кому здесь конфликтовать? На самом деле – есть кому. Этот конфликт внутренний. Достаточно глубокий, чтобы не все зрители его заметили. Ну и конечно, не самый интересный для тех из них, кто привык к зрелищным и динамичным фильмам.

Но те, кому нравятся спокойные и созерцательные фильмы будут в восторге. Диалоги, долгие планы, декорации, и главное актеры. Актеры – это действительно – уникальные жемчужины. Они словно созданы для этих ролей. Их типажи, их игра, жесты, речь – все это шикарно. Два уникальных актера в одном фильме – уже само по себе достаточно редкое явление, но два уникальных актера, которые так прекрасно дополняют друг друга – это настоящее чудо. Прекрасный образчик фильма не для всех. Но стать фильмом для всех – это не цель фильма. Для этого фильма важно рассказать о том, что волнует режиссера и возможно придется по вкусу его преданным зрителям. В моем случае это оказалось действительно так. Я в восторге.

Они принадлежат неизбывной вечности.

Они — блудные дети Тьмы и брошенные всеми внуки Ночи.

Они — сама Царица Смерть, змеей извивающаяся на шее людишек и заостренными клыками впивающаяся в нежную и хрупкую плоть.

Они — любовники, многовековая связь которых не держится лишь на мимолетной страсти и изысканных сексуальных экспериментах.

Они — изгнанные из Рая, но не попавшие в Ад, как, впрочем, и в Чистилище Адам и Ева, нашедшие себе приют в мире детройтского андеграунда, танжерского декаданса и гламурного хипстерства Нью-Йорка.

Они видели как рушились империи, как на смену первому Риму пришел второй, как революции и войны стирали границы государств, как фрейлины и придворные сами становились королями, но Их не прельщала власть. Но сейчас Адамом и Евой, а также заглянувшей к ним на огонек сестрой Евы Авой овладела депрессия и меланхолия.

Знаменитый американский многоярусный многостаночник, режиссер, сценарист, актер и просто синефил Джим Джармуш принадлежит к совсем немногочисленной когорте истинно независимых творцов современного американского кинематографа, кто ни разу на всем протяжении своей длительной и увенчанной Каннским золотом карьеры не продался за 30 серебреников голливудским фарисеям аки Иуда Искариот, сам став по сути эдаким экзистенциально томлящимся добрым самаритянином всего инди-муви, в 2013 году в рамках очередного Каннского кинофестиваля представил свой последний по счету, после пятилетнего перерыва в режиссуре и семилетних мук творчества, и, вероятно, самый неожиданный фильм под названием «Выживут только любовники».

Неожиданный ввиду того, что среди всей фильмографии Джармуша, находящейся исключительно во внежанровом пространстве, «Выживут только любовники» таки можно успешно привязать к одному конкретному и ныне уже чрезвычайно успешно превращенному в эксплуатацию жанру вампирского кино. Однако по факту Джармуш, все кинематографическое бытие которого пронизано умозрительно-мозаичными сюжетными конструкциями и отсутствием линейного односложного нарратива вкупе с шаблонностью, ибо дамокловым мечом, пронизывающим насквозь весь его домотканный узорчато-дымчатый кино(кон)текст, висит вся Французская новая волна, бережно им перенесенная на штатовскую почву, произвел в «Выживут только любовники» изысканную по форме и содержанию полную и, вероятно, окончательную деконструкцию жанра вампирского кино как такового, вступив по сути в своеобразную негласную полемику с британцем Нилом Джорданом и его пропитанными терпким кровавым духом вампирской маяты картинами «Интервью с вампиром», но в большей степени с недавней «Византией», причем однозначную победу в этом негласном споре двух очень разных творцов авторского кино одержал именно Джармуш, который, помимо нарочито декадантской формы, не забыл и про содержание.

И джармушевский деконструктивизм выражается в первую очередь в очевидной декоративности созданного им мирка; вампиры нужны ему как удобная метафора культурного и философского возрождения в мире, где царит вырождение. Вампирская эстетика начертана лёгкими мазками, она практически не ощущается в картине. Зритель будто наблюдает бытие персонажей не Энн Райс, но Брета Истона Эллиса или, что ближе всего, Франца Кафки. По сути принадлежность главных героев в ярком исполнении интеллектуально-нервического Тома Хиддлстона и бурлескно-эпатажной Тильды Суинтон к вампирскому роду или к рокерской музыкальной культуре есть не более чем эдакой приманкой режиссера, ибо для Джармуша не так-то уж и важно кем именно являются его персонажи, обитающие по воле автора в Детройте — фактически мертвом городе, городе-банкроте, погруженном на десятилетия в сплин и неизлечимую депрессию в последней стадии, по завершении которой обычно следует петля на шее или горсть таблеток.

Соорудив изящную, до невозможности эстетизированную, доведенную до фетишистского перфекционизма визуально-метафизическую и метафорическую конструкцию, сложносочиненный постмодернистский лабиринт, Джармуш мастерски на целых два часа погружает зрителей в рефлексию и меланхолию черных ангелов, проклятых даром бессмертия, но и к самой встрече со смертью не готовых. Это истинная симфония щемящей грусти, лирическая рок-баллада о любви втроем и страданиях поодиночке. Грайнкор нечеловеческих и надчеловеческих страданий, бодлеровская поэзия духовного умирания, искусно переведенная на язык кино.

Религиозная символика, которой в картине уделено, пожалуй, больше всего внимания оказывается прозрачной и чересчур простой, ибо едва ли Джармуш склонен был создавать в своей картине очередную притчу с библейским привкусом. Увы, фильм скорее изощренно ироничен по своей интонации и к тому же напоминает эдакую нетривиальную мозаику из картин и обрывков давнего прошлого, на выходе являя собой обман и самообман, миф и мистификацию. Собственно, будучи тем, от чего картина и вовсе не отмежевывается — постмодернизмом, притворяющимся пуристским слепком кинематографа. Но для Джармуша и Носферату, и Дракула мертвы и несущественны; его вампиристическая диалектика лежит в пространстве исключительно культурологии и философии, декаданса и dance macabre.

Вот в кадр попадает «Доктор Фауст», мучившийся многочисленными экзистенциальными вопросами бытия и ирредентизма, вот эпизодически появляется антибуржуазный «Великий Гэтсби» Фитцджеральда, чтоб его вскорости сменил «Улисс» Джойса, а романтизм лорда Байрона соседствует со зрелым цинизмом Кристофера Марлоу. Не хватает, пожалуй, лишь Марселя Пруста, но он априори подразумевается. И так далее, и прочее… Фильм соткан из воспоминаний о прошлом; он находится вне времени и пространства, являя собой стильный и насыщенный сгусток внежанровой синематики и эстетики — пронизывающей и поэтичной. И Джармуш, предлагая зрителям столь специфический ребус, тем не менее находит место не только для привычных для него многослойных метафорических конструкций, но и для весьма понятной философии, в которой тема дарованного бессмертия подвергается сомнению и уничижению, ведь зачем нужна вечная жизнь, если в ней нет того, ради кого хочется жить. Годы сменяются веками, правители и властители душ и сердец не вечны, а лишь любовь истинна в своей неприкосновенности. Любовь и древний голод, который можно утолить лишь кровью. Банально, но по Джармушу, любовь и кровь вновь пошловато рифмуются, но вместо попсовых пустышек он подарил зрителям мрачную и безупречную, воистину безукоризненную трагикомическую драму о трех ангелах Смерти, которым однажды опять очень сильно захотелось жить на грязных люмпенизированных улицах Детройта, который в фильме выглядит не промышленной могилой, а эдаким американским Парижем. Потусторонним и совершенно ирреальным, в котором лишь выживут только любовники.

Между снами и реальностью

Дебютный проект в полнометражном кино «Мой друг Зигмунд Фрейд» австрийского режиссера и сценариста Николауса Лейтнера, известного на родине своими многочисленными работами для телевидения, является экранной адаптацией тепло принятого романа 2012 года «Продавец табака» Роберта Ситалера, который стал бестселлером в Германии. Надвигается Вторая мировая война, главный герой ленты Франц (Симон Морзе) находится на пороге своего совершеннолетия и живет в кажущейся внешне спокойной Вене, где помогает в табачной лавке ее хозяину Отто (Йоханнес Криш, «На пределе»). Фильм Лейтнера в своих лучших проявлениях старается выдержать необходимую степень достоверности и рассказывает о том, как пересекаются личные отношения и политика, когда растет фашистская угроза, а Франц отчаянно хочет превратиться в мужчину и найти свою первую любовь. В «Мой друг Зигмунд Фрейд», который по всем признакам является мелодрамой об отношениях в сложные времена, есть попытка добавить небольшую порцию психоанализа через сны протагониста, которые герой Морзе начинает записывать после того, как познакомился и оказал поддержку стареющему профессору Фрейду (Бруно Ганц, «Небо над Берлином»), большому любителю сигар и обладателю частной практики для состоятельных клиентов. Бурные времена в истории небольшой европейской страны показывают, что в одночасье можно лишиться всего и проснуться в совершенно новой стране, приняв нацистский режим со всеми суровыми последствиями.

Первоначально Франц живет с матерью Маргарет (Реджина Фритш) без всяких тревог и забот в небольшом доме на берегу озера в горах. При самой первой встрече с главным героем Николаус Лейтнер демонстрирует тему погружения в воду, которая позже станет доминирующей в многочисленных снах Франца, и его последующее символическое, буквальное и эмоциональное, бегство от грозы. Центральный персонаж в «Мой друг Зигмунд Фрейд» обладает привычкой прятаться от окружающего мира под водой и стараться максимально удаляться от всех проблем. Когда любовник и благодетель Маргарет трагически погибает, из-за навалившихся финансовых трудностей она вынуждена послать сына в Вену, где он и становится помощником табачника Отто. Герой Симона Морзе первоначально пытается всему сопротивляться и с большим страхом и недоверием входит в мир большого города, но позже находит полное взаимопонимание и с Отто, и с большинством постоянных клиентов небольшого табачного киоска, который пользуется заслуженной популярностью. Знакомство со знаменитым на весь мир профессором Зигмундом Фрейдом помогает Францу начать лучше понимать себя и свои подсознательные страхи, которые Лейтнер метафорично демонстрирует в фильме при каждом удобном случае и делает это с очевидной психоаналитической убедительностью. Дружба молодого парня и ученого начинает расцветать, между ними растет и доверие, что проявляется в постоянном обращении Франца к светилу науки за советами, касающимися личных и очень интимных тем. Знакомство протагониста с темпераментной Агнешкой (Эмма Дрогунова), которая приехала в столицу Австрии из Богемии и танцует полуобнаженной в местном кабаре, разбивает ему сердце.

Фрейд оказывается в проекте Лейтнера, предпочитающем показывать процесс превращения мальчика в мужчину, немного в стороне, его роль ученого и знатока человеческих душ теряет всякое значение для бурного момента австрийской истории. Примечательно, что после оккупации Вены гитлеровскими войсками жизнь начинает меняться благодаря небольшим, но весьма ощутимым моментам. Местное население встречает нацистов с очень большой симпатией, и практически сразу же многие надевают на руку красные повязки со свастикой. Напряженные отношения и гонения на евреев оказываются намного более существенными, чем это можно себе представить. Табачная лавка Отто, где и до вторжения не приветствовались идеи национал-социализма, попадает под удар, впрочем, как и сам профессор Фрейд, еврейское происхождение которого заставляет его готовиться к эмиграции из страны в Великобританию. Пока Франц восхищается Агнешкой, находясь полностью во власти чар этой страстной и сексуальной молодой женщины, он не замечает происходящие в Вене перемены и старается дистанцироваться от них. Однако «Мой друг Зигмунд Фрейд» показывает, что нельзя удаляться от поля битвы даже если идет незримая война, которая способна вызвать арест свободолюбивого Отто и навести прицел на уважаемого профессора, знающего все о человеческих душах.

Эта идея о том, что каждый оказывается причастен к событиям в эпоху больших перемен, от которых нельзя спрятаться под теплым одеялом и отсидеться дома, становится решающей для дальнейших импульсивных движений молодого Франца. У героя Морзе начинает развиваться чувство ответственности за происходящее, он быстро взрослеет. После посещений кабаре, где выступает Агнешка, он сначала видит с каким сарказмом относятся местные жители к Гитлеру до оккупации, а потом, спустя всего лишь несколько месяцев, главный герой уже вынужден выслушивать шуточки про евреев для нацистской аудитории с красными повязками и в военной форме. Героиня Эммы Дрогуновой в этом случае оказывается для Франца тем самым флюгером, который быстро разворачивается в нужную сторону и подстраивается под обстоятельства, стремясь спасти собственную жизнь и не оказывая никакого сопротивления. Николаус Лейтнер в «Мой друг Зигмунд Фрейд» старается максимально закрутить спираль повествования и вывести ленту в область глубокой драмы. По мысли авторов фильма, сны Франца, которые представляются на экране в водянистой серо-зеленой цветовой гамме, должны в полной мере снять все вопросы относительно психологических особенностей главного героя. Все эти кадры, где протагонист отчаянно гребет на лодке по озеру, тонущие мужчины и коварные скалы, хорошо воспринимаются и без фрейдистского психоанализа, оказываясь понятными и очевидными. Ужасные реальные события ленты заставляют ощутить все сильные стороны этих символических жестов, действия становятся необратимыми, а эпоха перемен вот-вот готова проглотить и расправиться со всеми, кто имеет собственное мнение и обладает представлениями о порядочности и человечности.