Отзывы на фильмы Джона Легуизамо без оценки

…гениальная, модернистская, взрывная и нежная интерпретация классического Шекспира…

…на художественных подмостках кинотеатральной импровизированно-контекстной сцены разворачивается небывалый, неописуемый, невообразимый и непередаваемый экранно-поэтический апокалипсис. Роль сцены исполняет спешно передекорированная под очень умозрительную и осовремененную итальянскую Верону американская столица финансов, бандитизма, знойных пляжей и кипучих страстей — мегаполис Майями. Меланхоличный, с печальным взором глаз горящих Ромео Монтекки (…Леонардо Ди Каприо…) и нежно-прекрасная, словно шелковистая рассветная июльская заря Джульетта Капулетти (…Клэр Дэйнс…) неожиданно в первую очередь для самих себя обретают высшее таинство чувств в виде ответной и взаимной любви соответственно друг в друга. Да, безусловно, как и положено по многим сотням лет канона, влюблённые тайком встречаются в полночной таинственной тиши, самозабвенно целуются, познают наслаждение друг другом и незаметно ото всех вообще клянутся в обоюдной любви. Заверяя всё это церемониальным присутствием францисканского священнослужителя. Ну и, понятное дело, умирают в один день и час; он — напившись с горя отравленного яду, она — заколовшись насмерть хладной стали острейшим стилетом…

…при этом, Монтекки и Капулетти у режиссёра База Лурмана в его «Ромео+Джульетте» — экзистенциально противоборствующие мафиозные кланы. Ближайший друг Ромео, а в печатном оригинале трагедии к тому же родственник герцога Веронского, Меркуцио — негроамериканский актёр Гарольд Перрино. С явным поведенческим уклоном в гомерическое травести, танцы в перламутровом, простите, боа и общим агрессивным женоподобием. Шпаги заменены сияющими в закатных лучах солнца парабеллумами, береттами и кольтами. Болтающимися небрежно в ручной расшивки усеянными драгоценными каменьями тактических подмышечных кобурах. А прочие боевики из кланов Монтекки-Капулетти затянуты в латекс, обряжены в подкованные хромовыми сутенёрскими каблуками сапоги сотрудников латиноамериканских наркокартелей и крашены в девчачье розовые пергидрольные волоса. Эпический и незабвенный монолог про «чуму на оба ваши дома» тем временем с серьёзного профессионализма лицом произносит с подстрочной бумажки упакованная в строго-чопорную костюмную блузу собранная дикторша в телевизоре…

…весь этот пёстро-винегретный сюрреализм, снабжённый ещё и в довесок практически построчным и без малого дословным поэтическим текстом высокого стиля оригинала, в иных руках и с другими актёрами, наверное, мог бы выглядеть сущим гротескным ужасом экранным наяву. Но у Лурмана выпестовался безусловный шедевр. Вот так всё просто оказывается может произойти. Герои пышут с той стороны киноплёнки такой силищи проникновенной игрой, что попросту пот прошибает. А крупные планы с программными монологами и обращёнными ко зрителю взорами так и вовсе вызывают суеверный восторг. Какими пытками, увещеваниями, побоями и понуждениями постановщик смог заставить лицедейский состав в целом, и исполнителей главной экранной пары в частности, выдавать на гора подобного сотрясающего чувственные рецепторы проникновенного верования эффект, умом и сердцем не постичь. Уже после первого часа здешнего хронометража, когда Меркуцио и Тибальд мертвы, а прочие события идут в чётко структурированный векторный разнос с заранее заданным, казалось бы, финалом, слёзы попеременно умиления, восхищения, сопереживания и сопричастия сдержать не удаётся толком даже сильной половине зрительских масс. Не говоря уже о прекрасном поле…

…«Ромео+Джульетта» — вершина абсолютной кинематографичности стиля, реактивная классика контркультурной и модернистской мелодраматики. Выразительно-эмоциональный эверест от мира голубых экранов. Запечатанный и запечатлённый в сферическом вакууме настольного хрустального шара термоядерный взрыв запретной любви и подлинно шекспировских страстей. Безо всяческих скидок и попущений на. Эпичность чувств здесь в каждом кадре. Оно внутри воронёной стали девяти миллиметрового пистолета системы «Рапира» со стекающими яростными каплями тропического ливня. Оно кружится и вертится в ослепительных сполохах наркотического путешествия Ромео по психоделическому и символистскому кабаре, в коие под действием психотропных прекурсоров обратился званый бал у Капулетти. Оно в блеске глаз влюблённых, которые в романтическом чувственном порыве, запинаясь и краснея ищут те самые правильные и нужные слова…

…ибо и даже в самый мрачный и темнейший час сквозь непроглядные туманы тьмы враждебной всегда пробьётся светлый луч тех чувств взаимных и сейчас, которые поныне и случаются в любви великой и извечно неизменной. Так было многажды когда и есть сегодня, прямо в этот самый раз, и стало быть случится неизбежно впредь, наперекор любым отравам, завистям или гордыням. Ведь в том вся сила жизненная и вековечная незыблемость отданная ликующим небесным плоскостям. И никакие силы пускай и даже наизлобнейшей сажевой чернильной черноты не смогут запретить сей чувственной любовной и взаимной благовести…

…один век взаимной влюблённости и дважды по пять десятков лет обоюдной любви…

…не вполне состоятельный в материально-финансовом плане, но чрезвычайно романтичный и сверх всяческой меры, как впоследствии выяснится, верный в духовном плане юноша-телеграфист по имени-фамилии Флорентино Ариса порывисто, но от чистого сердца признаётся в бесконечной и навечной любви к прелестнице Фермине Дасе. Девушка, вроде бы и отвечает воздыхателю взаимностью, но в части окончательного решения вся целиком во власти сомнений находится и в противоборстве девичьих противоречий пребывает. А после череды вынужденных разлук и одной непродолжительной болезни, как и всякая женщина, предпочитает возвышенности чувств стабильность финансово-меркантильного состояния. Проще говоря — выходит замуж за богатого врачевателя-инфекциониста Урбино. Каковой в конце концов ей торжественно изменяет, да ещё и абсолютно бесстыдно в содеянном признаётся. Тем временем, зажиточность и успешность Флорентино достигает впечатляющих высот, за пару десятков лет проходя путь от обыкновенного секретарствующего писаря до владельца пароходной компании. А вот у красавицы Фермины, наоборот, с прошествием десятилетий брака с особыми успехами, кроме любящих детей, не густо. Помимо супружеской измены и скандальных спорадических расставаний, доктор Урбино осчастливливает свою супругу на закате лет смертельным падением с приставной лестницы и скоропостижным отбытием на собеседование к Райским Вратам. После чего уже, спустя больше пятидесяти лет разлуки, влюблённые Флорентино и Фермина вновь воссоединяются. Теперь уже, очевидно и вне всяческих сомнений — навсегда…

…ленту Майка Ньюэлла «Любовь во время холеры» 2007-ого, не стоит, наверное, воспринимать слишком уж в качестве добуквенной адаптации «Любви во время чумы» гениального колумбийского борзописца Габриэля Гарсиа Маркеса. Хотя и выпущена картина именно что под вывеской 80-летнего юбилея именитого писателя. Кинематографическая «Любовь…» — аккуратный и нежный оммаж книжному оригиналу в частности и вообще всему Маркесу как таковому. Неповторимое авторское словоблудие, вызывающее мурашки своими артикулярными кульбитами и композиционно-метафорическими заклинаниями, перенести на широкий экран, а тем более — в актёрско-режиссёрский полный метр художественного формата — на сегодняшний день и современными средствами доставки визуальных образов в зрительское восприятие решительно невозможная, производственно недостижимая и практически невыполнимая задача…

…тем не менее, у Ньюэлла получилась удивительная, мелодраматическая, трогательная до слёз история одной настоящей любви на всю жизнь. Где «Он», открыто декларирующий окончательность своих чувств к единственной на всю жизнь избраннице, представлен в виде ветреного повесы, скрупулёзно и, откровенно говоря, довольно цинично документирующего всех своих сиюминутных пассий в карманный блокнот. На манер казённого «…номер 597-ой; булочница из лавки напротив; мила, приятна на ощупь, во время высшей точки оргазма вспоминает бывшего супруга…». А «Она», напротив, всю жизнь живёт с законным благоверным, втайне в том числе и неожиданно для самой себя храня глубокое чувство к самой романтичной своей любви. И именно от этой необычности, от какой-то немного печальной пафосности, от щемящей трагичности и неизменно приятной чувственности случается гипнотическая магия притяжения «Любви…», как целиком самостоятельного, невзирая на изначальную адаптивную вторичность, произведения высокого кинематографического искусства…

…посему — стоит, непременно стоит абстрагироваться на эти два часа хронометража и личного, персонального времени в первую очередь от ассоциативной вариативности по отношению к исполинскому печатному прародителю ньюэлловской «Любви…». Отбросить от внутреннего критицизма странноватые накладные парики и временами озадачивающие приёмы гримирования персонажей. Как можно скорее переварить без остатка в сознании суматошно мелькающие и не доведённые до логических контрапунктов колониальные увертюры. И насладиться шикарного качества и непревзойдённого воплощения необычной и удивительно вкусной историей настоящей любви. Где, словно в не выдуманной сказке, чумазый, но глубоко влюблённый писарь своим лишь трудом и велением Фортуны обращается в верного рыцаря. Который, ни секунды не задумавшись, обнажает под убийственный удар не своё уже, а отданное возлюбленной навсегда пылающее сердце. А прекрасная дева, даже проведя полвека в метафорической башне жизненной рутины, всё так же готова принять сохранённую для неё одной духовную невинность своего возлюбленного. Ведь, словами ленты, нет ничего труднее ответной любви в этом мире. Равно как и не существует никакого, кроме неё, чувства ещё более великого и благородного…