Отзывы на фильмы Сергея Гармаша без оценки

…грустно, сильно, темно и светло, трагично до слёз и до них же жизнеутверждающе…

…в первые же несколько минут происходящего случится сразу два важных события. Во-первых — не персонифицировано и глубоко за кадром навсегда не станет молодой женщины. Она умрёт от разрыва сердца прямо за кухонной плитой. Неслышно и незаметно настолько, что её узаконенный спутник жизни, которого играет Олег Янковский, поначалу понимает только, что ей, привычной для него уже в качестве некой обязательной детали бытового убранства, «очень плохо». Далее действие оказывается сразу на погосте с траурными венками и обязательными плакальщиками. Ещё одна раскадровка покажет много пьющего и много курящего персонажа Янковского, которого пытается насколько возможно утешить подруга безвременно усопшей в исполнении точёной и немного испуганной Веры Воронковой…

…во-вторых, в конце концов в данной истории всплывёт одна рукописная, за авторством безвременно ушедшей деталь — записка адресованная тому самому любовнику из заглавия картины (…Сергей Гармаш…). Из смысла содержания которой становится предельно понятно, что покойная решилась всё-таки после почти двух десятков лет совместного быта и проживания оставить и бывшего практически уже супруга, и своего повзрослевшего сына-подростка, чтобы уйти жить к любовнику-возлюбленному. Узнав подобное, да ещё и познакомившись с тем самым персонажем Гармаша, каковой решительно и немного бесцеремонно приходит забрать «свою записку», герой Янковского, медленно осознаёт, что вся его совместная с ней жизнь, фактически, была и происходила только потому как так положено, надрывно и через силу. Да и сама она — не его вовсе благоверная, а по большому и малому счетам — чужая. Она же, как выяснится к середине ленты, через день самое малое садилась на трамвай и вожделенно направлялась через пять не длинных остановок туда, где её ждал пылкий и заботливый избранник…

…«Любовник» 2002-ого режиссёра Валерия Тодоровского вышел очень изысканным, бесконечно драматичным, очень психологическим и бездонно тяжёлым. Бескрайней и минималистической экзистенциальной драмой о настоящей любви и повседневной безысходной привязанности. Интеллигентным городским трагическим романсом. Лентой насыщенно человеческой, жизненной и распирающе реальной. Картиной во всех смыслах оказавшейся выше даже очень высоких планок жанровой качественности. С актёрами-исполнителями, выхваченными автором словно бы наугад, но болезненно точно попадающими в выделенные им амплуа. Резкость фокуса здесь оставляет отпечаток в сознании зрителя у Тодоровского такой силы, что на второй план уходит не только узнаваемость сюжета и заглавных Янковского с Гармашем, но и сотворяется картина вовсе не из тех, что тянет пересматривать. А как раз такая, которую ничто не помешает досмотреть до самого финала…

…в своём «Любовнике» Тодоровский-младший за чуть более полутора часовой экранный рассказ создаст перед зрителями чарующий и прелестный образ любящей и любимой, но несчастной, в общем-то, женщины. Ей не повезло встретить первым того мужчину, которого она оказалась не в состоянии за все прожитые десятилетия и рождённого совместного ребёнка просто полюбить. И ей же посчастливилось любить другого, взаимно и по-настоящему. Но кроме того — достало сил и решимости уйти к нему. И вот здесь кроется самая большая из возможных смысловых нагрузок «Любовника». Лента ведь оказывается совсем не про измену, неверность, банальный адюльтер или предательство, нет. Это совсем и вовсе не сказание об отступничестве или супружеской неверности. Но ярко и безупречно без малого воплощённая поэтика о настоящей правде жизни. В которой может случиться и зачастую как правило и происходит решительно и абсолютно всё. В том числе и банальная повседневная погибель бесконечно любящей и ответно любимой для одного и привычной, банально прикипевшей, повседневной для другого…

…«Любовник» — глубокая и мудрая история о свершившейся мечте. О такой, к которой можно и единственно стоит идти сквозь преграды и тернии, годы и десятилетия. И ведь ей, исполненной долга перед одним и насыщенной любовью к другому, исполнение своего заветного мечтания почти удалось. Оно и сейчас ждёт её там, за порогом и на самом краешке нежно-алого рассвета. Стоит лишь собраться с решимостью, отринуть сомнения и потянуться всего один только раз. И его как раз должно хватить. Ведь иначе и не было никогда и впредь не случится. Мечты всегда исполняются, нужно просто очень этого захотеть. И для их исполнения ничто не может оказаться помехой…

…нонконформистский мюзикл, укладывающий бытовую суету в волшебный ритм…

…безвременной летний СССР-овский вечер пространных пятидесятых прошлого века. Общесоветские граждане вальсируют на грубо оструганных древесных террасках с предельно советскими гражданками. Из недр коммунистического парка культуры и отдыха, хмуро чеканя шаг, выдвигается группа быстрого социалистического реагирования с железобетонной комсоргшей Катериной (…Евгения Брик…) во главе. Незаметно и беззвучно приблизившись к заброшенной с виду и как-будто наглухо заколоченной караульной избушке подрастающие функционеры-общественники, предусмотрительно пробив пальцами дырку в стене и заглянув в образовавшееся отверстие, обнаруживают внутри саксофонные визги, барабанные соло, кислотной зелени девичьи чулки, вычурные их же, гхм, панталоны, немыслимых расцветок мужские носки, выжигающие сетчатку глаз своей колоратурой брюки и взбитые пищевым венчиком до состояния мыльной пены шевелюры на головах. В общем, в наличии весь набор характерных признаков молодёжной субкультуры так называемых «стиляг». Полноценное, одним словом, «стиляжье» логово. По таковому поводу возмездие, вне всяческих сомнений, неизбежно. И вот уже бравые комсомольцы с портняжными ножницами наперевес принимаются заламывать участников несанкционированной и контридеологической дискотеки, с видимым деструктивным удовлетворением и азартом состригая со слепяще разноцветных юношей и девушек ненавистные предметы гардероба и неслыханные в Стране Советов причесоны…

…в ходе карательной социал-коммунистической полицмейстерской операции один из будущих оперативных сотрудников, хмурый и насупленный юноша по имя-фамилии Мэлс Бирюков (…Антон Шагин…), знакомится с обворожительной и маняще-соблазнительной девушкой-стиляжницей Полиной (…Оксана Акиньшина…), саму себя прозывающей весьма очаровательно и двусмысленно «Пользой». От данной судьбоносной встречи, собственно, польза для пары проистекает вполне себе далеко идущая и ощутимая. Забросив комсомол, ночные рейды, историю партии, серой скукоты общественные собрания и сталинистскую литеру «С» из концовки своего имени, новоиспечённый, ненормально влюблённый и без памяти любящий космополит и стиляга, теперь уже просто Мэл, пускается ради своей взаимной любви и нежданно обретённой Джульетты в предельно тяжкие изо всех возможных. Густым сахарным сиропом «бриолинятся» волосы и с рук приобретается в близлежащей подворотной арке галстук-селёдочка с взрывающим сознание принтом а-ля «напалмовый пожар в камбоджийских джунглях». Разучиваются припадочно-горячечные танцевальные движения в стиле судорожного гавайско-калифорнийского свинга. И в качестве апофеозного гранд финале, следуя внутренней цитатологии самой ленты: «Баян можно, аккордеон — нет. Кларнет — правильный инструмент, а саксофон приравнивается к холодному оружию…», Мэл начинает солировать собственным голосом и американским духовым инструментом на джазово-блюзовой подпольной сцене…

…первичный слой ленты 2008-ого «Стиляги» режиссёра Валерия Тодоровского (…сына, к слову сказать, того самого тяжеловеса отечественного кинематографа Петра Ефимовича Тодоровского…) — визуально буйственный мюзикл с неистовыми плясками, фееричными, достойными французского кабаре нарядами и подростково-взрослеющей, весьма аполитичной комедийной романтикой превалирующее большинство соприкоснувшихся зрителей может неминуемо ввести в состоянии крайнего заблуждения и предельного недопонимания основной сюжетообразующей мысли данной картины. А вот немного сокрытая поначалу главная смысловая надстройка «Стиляг» это, конечно же, социально-политические сноски, щедро разбросанные и выведенные не всегда разборчивой, нарочито китчеватой и немного карикатурной шрифтовой гарнитурой на обороте этого веселящего с виду, конфетно-леденцового ретрологического монпансье. Хотя и до полновесного политизированно идеологического манифеста творению Тодоровского-младшего куда как неблизко. У «Стиляг», скорее, менторская интонация — только не смейтесь, создатели тут и так сами над собой ёрничают почём зря — легендарного ведущего культовой советской научпоповской телепередачи «В мире животных» Николая Дроздова. По существу на суд зрителя вынесена элегантно-составленная и тщательно дозированная, изысканно-кондитерская и карамельно-мармеладная взвесь из истории большой и настоящей любви и давно позабытых, милых или беззлобно поучительных повседневных Советского Союза подробностей. Здесь даже саркастическая ирония очень спокойная и незлая. А ещё тут совсем нет взбалмошных, напрягающих истерик и монотонных, нравоучительных нотаций. Да и вообще — в «Стилягах» образца 2008-ого наблюдается удовлетворённое отсутствие каких бы то ни было отрицательно-негативных, свойственных опостылевшему быту коннотаций и нарративных ударений…

…спешите видеть, лента Валерия Тодоровского неожиданный, но такой необходимый, давно ожидаемый и редчайший экземпляр кинематографического признания, да что там — истинного гимна любящей бескорыстности. Картина ли это о настоящей и самоотверженной любви? Безусловно. Рассказ ли о невыдуманных человеческих жизнях? Безусловное, восклицательное, от самого сердца и души с заглавной «Да!». Но более всего нынешние «Стиляги» о Настоящей Мечте. При том, не просто о банальном измышлённом возжелании, о материально-плотском, корыстном стремлении. Но — о самом трудном, когда она, мечта, неотвратимо и чудесно сбывается и с ней, своей Грезой и Вожделением, оказывается нужно просто жить. И вот это как раз предельно и очень, невероятно и титанически сложно. Вот только и награда от обладания такой сбывшейся Мечтой изумительно высока. Ведь нет, как бы избито это не звучало, ничего дороже на жизненном пути, нежели неподдельная откровенность, проникновенная внимательность и взаимная искренней привязанности бескорыстность. А что же до Любви, то всё перечисленное — всего лишь неотъемлемые Её частички. Никак не более, но и ни в коем разе — не менее…

…мистически-подлинно сочинённый реализм…

…первое продолжение михалковских «Утомлённых солнцем» из отснятой на данный момент двухчастной дилогии, озаглавленное подстрочным индексом «Предстояние», это тот опыт, который не в состоянии подарить зрителю ни одна другая, прочая кинокартина. Сто восемьдесят минут экранного времени. Отсутствие не только прямых или не таковых аналогов, но и попросту любого координатно-кинематографического материала для сравнения. Никита Сергеич сконструировал настоящую хрестоматию времён Великой Отечественной войны. Это при том, что «Предстояние» охватывает только лишь её, войны, первый год — тысяча девятьсот соответственно сорок первый. Можно, конечно же, возразить и не согласиться. Кинотеатральная военная ниша реконструкции периода 1941-1945-ого заполнена уже сейчас, кроме прочего, в достаточных количествах и хорошим, и отличным, и крайне талантливым материалом. Но подобного второй части «Утомлённых…», можно с глубокой уверенностью сказать, доселе ещё не бывало. Здесь есть всё: боевые действия и глубокий тыл, ярое самопожертвование и подлая трусость, робкая боязливость и благородная справедливость. Михалков при внутренней поддержке какого-то непостижимого шестого чувства умудрился снять ленту равно как для молодого, нового поколения адептов сияющих, многомиллионных блокбастеров, так и для других, более зрелых зрителей, чьё восприятие пропитано живой памятью о классических военных кинолентах советского периода…

…и «заочно» расстрелянный комдив Котов (…Никита Михалков…), заменивший лагерную пыль штрафбатовской грязью, воюющий за свою надежду с именем дочери Нади на устах; и его не существующая документально, повзрослевшая дочка (…Надежда Михалкова…), узнавшая, что отец живой и пытающаяся отыскать его на просторах разорённого немецкими оккупантами западе СССР; и переживший попытку самоубийства, изломанный и измученный службой в НКВД полковник теперь уже Дмитрий «Митя» Арсентьев (…Олег Меньшиков…) — все герои здесь одинаково вторичны. Ведущая и заглавная роль «Предстояния» досталась самой Войне. И лишь на её фоне разворачиваются судьбы и раскрываются характеры персонажей. Нынешнее продолжение «Утомлённых солнцем» великолепно держит марку в части отсутствия антагонистического деления и избежания ненужных упрощений. Тут всё так же нет ни строго очерченных «плохих», ни ярко представленных «хороших». А на каверзно-риторический вопрос товарища Сталина (…Максим Суханов…) особист Арсентьев даёт совершенно неуставной, но глубоко жизненный ответ о морально-этическом соотношении чекиста с человеком…

…«Утомлённые солнцем» образца 2010-ого до отказа и во всех отношениях без преувеличений переполнены восхитительными сценарными образами и великолепными актёрскими увертюрами. Валентин Гафт, допустим, тут пожилой еврей-адвокат, читающий по руке уголовный кодекс. А Андрей Панин, к примеру, уже родной брат осуждённого и сосланного в лагеря врага народа, трясущийся практически в падучей при виде сотрудника особых органов. Есть ещё сокамерник Котова Дмитрий Дюжев, бывший майор-танкист Андрей Мерзликин, сотрудник СМЕРШа Сергей Маковецкий, командир баржи Валерий Золотухин, безногий сержант-священник Сергей Гармаш, капризная интиллигенка Мария Шукшина, старлей-сапёр Евгений Стычкин и Алексей Булдаков в роли самого взаправдашнего Семёна Михалыча Будённого. Любой на вскидку персонаж у Михалкова выписан и выдуман до последней запятой, до мельчайшей, крошечной детальки. Здесь нет, да и быть не могло бы второстепенных, эпизодических или маленьких ролей…

…на «Предстоянии» нет ни кричащих ярлыков, ни лощёного глянца. Оно не пересыпано украшениями или ура-патриотизмом. Всё, что зритель в нём увидит — честная правда. До дрожи, до тошноты, до судорожной ломоты в зубах. Правды про бестолковые жертвы и про неподготовленность к войне. Про неискоренимую ложь. Большую и малую, заведомую и неосознанную. Про изуверские приказы и про вынужденные победы. Достигнутые и выполненные не умом и умением, но чудовищными жертвами и смертельным «шапкозакидательством». Обо всём этом Никита Сергеич рассказывает с экрана, совершенно отбросивши толерантность и абсолютно никого не щадя и не подбирая никаких слов. С болью, с бессилием, с бедой, с унижением и с ненавистью. Продолжение «Утомлённых…» не ищет ответа на общий и абстрактный вопрос: «Почему и за что мы воюем?». Но заставляет каждого ответить на сугубо личное и самое тяжёлое из утвердительных вопрошений. В том самом смысле, что — ради чего всё-таки каждому в отдельности и всем из нас вообще действительно стоит сражаться…

…судебно-психологический непрогнозируемый триллер…

…коллегия присяжных заседателей разбирает факты, сведения, показания и улики по уголовному производству касательно обвинения восемнадцатилетнего чеченца в убийстве его приёмного родителя — капитана федеральных войск проходившего воинскую службу именно в Чечне. Присяжные вынужденны вследствие ремонта в специально для них отведённом судом помещении ютиться в спортивном зале одного из местных школьных заведений. На первых порах заседательного часа дело рассматривается казённо, равнодушно и натурально спустя рукава. Всем всё ясно, у каждого свои дела. Старшина скамьи предлагает ускорить процесс вынесения приговора путём единогласного поддержания членам присяжного жюри факта виновности собственно обвиняемого. Но в процессе голосования один из присутствующих неожиданно под всеобщее и своё собственное изумление поднимает руку за невиновность подсудимого…

…оглашение дальнейших сюжетных фабрикаций михалковских «Двенадцати» — деяние исключительной подлости по отношению к перспективным первозрителям. Ведь подавляющая часть всего сценарно-режиссёрского и фабульно-актёрского действия утрамбована в негранёной мощи монологи самих присяжных о различных своих жизненных ситуациях. Минуя ненужные словоблудия стоит перейти сразу и предельно прямо к глобальному посылу. Фактически после первого голосования уже становится предельно ясно — кинолента будет камерной, фигуративной и в некотором роде метафорической. За каждой увертюрой скрывается подтекст; любой из «двенадцати разгневанных мужчин» будет срезом современного и не очень социума. А прямиком перед демонстрацией бегущей строки «…в картине снимались…» зрителя щедро одарят неким высокоценным разумением. А как его и в каких дозах и целях употребить — теперь уже становится вашей личной проблемой…

…да, «12» — отъявленное, чистопородное режиссёрское кино. Да, присутствуют здесь и забавные вольности Никиты Сергеича. Например, «Двенадцать» предваряется и завершается миниатюрной зубоскальской мистификацией. Две цитаты подписанные в качестве автора и изрекателя неким неустановленным и скорее всего — несуществующим гражданином Б. Тосья, перефразируют и в целом повторяют многочисленные интервью самого Михалкова. В которых тот многажды говорил, что его лента не совсем о торжестве закона, но о том, что закон без милосердия действовать не должен. Да, Михалков принудительно селекционирует мизансцену в которой дюжина умудрённых жизнью и опытом из неё человек в закрытом и отрезанном от цивилизации и средств связи пространстве, старается побыстрее со всей этой социальной нагрузкой закончить. По ходу развития ситуации натыкаясь на все свои и чужие заморочки, проблемы и неприглаженные, рваные углы психики и мировосприятия. Закономерно заканчивая всё это психологическим стриптизом и срыванием покровов, растаптыванием масок и торжеством непримиримой справедливости…

…узкие и замкнутые монологовые театральные кинопьесы — неподъёмная для большинства деятелей режиссёрского цеха форма. Наибольшая проблема такого жанрового решения — подбор актёрских кадров. Сергей Маковецкий, Сергей Гармаш, Валентин Гафт, Алексей Петренко, Юрий Стоянов, Сергей Газаров, Михаил Ефремов, Алексей Горбунов, Сергей Арцибашев, Виктор Вержбицкий, Роман Мадянов и сам Никита Михалков создают действо поразительного эмоционального наполнения. Декорации — неуместны; спецэффекты — излишни. Каждый присяжный воспроизводит на холсте «Двенадцати» обозначенный для него социальный ансамбль. Извозчик-шовинист, интеллигентствующий еврей, учёный-физик, директор кладбища, хозяин телеканала, метростроевский ветеран труда, хирург-армянин, юморящий эстрадный певец, демократ-правозащитник, инженер-строитель, университетский декан и отставной офицер военной разведки — имена тут не нужны и не важны, лишь типажи и номера. Для остального же хватит вполне гениальной режиссуры, блистательной актёрской игры и разбросанного по периметру спортинвентаря. Без малого три часа экранного времени пролетают как скоротечный выпуск новостного блока. А Никита Михалков натурально руками раздвигает стены. И они, эти преграды, не в спортзале вовсе, и не в следственном изоляторе. Даже — не в зале судебных заседаний. «Двенадцать» расширяют пределы зрительского сознания. А такое, признаем честно — и редко, и лестно, и приятно, и дорогого в общем-то стоит…