Сидни Киммел. Отзывы на фильмы c положительными оценками — стр. 2

Любовь против Закона. Судьба против Выбора. Отец против Сына. Гослинг против Купера.

Пошла на свидание с Райаном Гослингом, да не удалось с ним побыть наедине Брэдли Купер помешал. Но от этого фильм не стал хуже.

Люк запутавшийся человек, мужчина с татуировками, любящий гонки и не имеющий цели в жизни, пока он не узнает, что у него есть сын.

Я его отец, я должен быть рядом.

Моего отца не было рядом и вот, кем я стал (с)

Теперь его единственная радость — это сын, и его задача обеспечить сына, помочь жене. Но одно неверное решение и ты летишь в пропасть. Если летаешь, как молния — разобьешься с громом. (с)

Тема отцов и детей была актуальна много лет назад, она актуально сейчас и актуально будет всегда. Каждый отец защищает свою семью, и каждый делает это как может. Вот как бывает Эвери был хорошим отцом для своего сына, а тот вырос полной противоположностью отца, а Джейсон хоть и вырос без отца, но все-таки смог не сбиться с пути.

Райан Гослинг с недавнего времени стал моим кумиром, мне очень нравится то, как он вживается в роль, живет ею. Он уже не в первый раз играет гонщика и скажу что эта роль ему очень идет, но злоупотреблять этой ролью не стоит.

Брэдли Купер и вправду поражает своей игрой. Приятно после Мальчишника и Психа видеть его в столь серьезной роли.

Очень понравился Бен Мендельсон внес свой вклад в фильм.

«Место под соснами» — очень интересный фильм в плане темы отцов и детей, тем, что там играют Гослинг и Купер, поклонникам их творчества думаю смотреть нужно обязательно, и не пугайтесь того, что фильм идет целых два с половиной часа, он вправду интересный!

Мне очень понравилась идея этого фильма, да и актеры не подкачали. Игра Джиллихана мне понравился больше, чем Скарлетт Йоханссон. Здесь в центре сюжета - мужчина, у которого в автокатастрофе погибла жена. И у него очень нестандартный способ проживания горя. Он и при жизни жены был скуп на эмоции, жил как робот, понял, что жену не любил или не мог ей этого показать. Можно сказать, что до смерти жены он не жил, а просто проживал жизнь. И вот после катастрофы он понемногу начинает оживать. И в конце фильма мы видим полное перевоплощение, его как будто включили. Прикольно, что показали как через разрушение всего вокруг он понемногу приходил в себя. Он рушил ноутбук, двери в туалете, технику, дом. И второй способ, помимо разрушения предметов, он написал письмо в службу клиентов кофейного аппарата, и познакомился с такой же сломленной женщиной. Через письма он смог передать свои ощущения, чувства и скорбь. Не зря психологи говорят, что прожить горе можно через письмо/ведение дневника. Ну и через разрушение старого, чтобы можно было построить что-то новое. И ещё мне понравилась конечная идея с каруселью и детьми, чтобы увековечить память погибшей, а то делают обычно всякую фигню. Хороший фильм, глубокий, но в тоже время смотрится легко и увлекательно. Рекомендую)

Возможно, это потому что я пережила недавно смерть близкого человека, поэтому фильм мне очень понравился. Я видела в главном герое себя, опустошенную и словно окаменевшую. Очень трудно проявлять эмоции там, где психика закрывает от тебя внешний мир. Ты словно наблюдаешь все со стороны и не понимаешь, почему ты сам так не переживаешь, как остальные. Тебя словно окутывает кокон и ты засыпаешь вместе со своими эмоциями. И не факт, что через некоторое время это все не прорвется наружу. Это словно бомба замедленного действия, вот-вот рванет... а может и не сейчас... нет-нет, не сейчас... еще не время. Самое страшное, что ты не знаешь, когда это случится и не отразится ли это на окружающих. Все по-разному переживают горе. Но когда ты лично хоронишь близкого человека, а дел так много одновременно, нужно все сделать хорошо и быстро, ты понимаешь, что не время переживать.
Помню так же случилось со смертью моего дедушки 21 год назад. Когда все с ним прощались, я не плакала и не понимала, почему не горюю как все. Но когда меня подвели поцеловать дедушку на прощание и я прикоснулась к холодному лбу рукой, у меня случилась кратковременная истерика, ведь я так четко помнила, что еще недавно как целовала его в лоб живого. Потом снова мои эмоции ушли, а через несколько дней я проснулась среди ночи и начала рыдать. Теперь я даже понимаю бабушку, когда она была такой же окаменевшей как я сейчас, не до конца осознающей, что происходит.

Второй Кауфман за декабрь. Первый мною просмотренный его фильм ( Думаю, как всё закончить, 2020) дался нелегко, он не вылазил из головы, не давал переключиться на другое кино.
Но этот...! Просто нет слов, какой тяжёлый осадок он оставляет за собой. Такое кино смотреть больно. Такое кино смотреть сложно. Потому что главным героем фильма является не человек, а болезнь, психическая. Не могу избавиться от ощущения словно прикоснулась к чему-то болезненному,от чего хочется быстрее и быстрее отряхнуться и убежать, но кажется,что от прикосновения нельзя отмыться да и мысль о том, что болезнь заразная, не даёт покоя...
Кино не для всех, сложное, многогранное, сумасшедшее, депрессивное, давящее, поглощающее. Никому не посоветую. Но оставлю этот очерк о нем здесь, чтобы потом не говорили, что не читали о фильме перед просмотром. А я пока настрою себя на третьего Кауфмана, Быть Джоном Малковичем. А когда-нибудь обязательно пересмотрю "Нью-Йорк, Нью-Йорк".

СИНДРОМ КАУФМАНА. «СИНЕКДОХА, НЬЮ-ЙОРК». Ирина Кушнарева, ИК, 04'2009
Некоторые экранизируют книги. Или комиксы. Чарли Кауфман в своем режиссерском дебюте «Синекдоха, Нью-Йорк» экранизировал синдром, психическую болезнь, названную — в честь открывшего ее врача — «синдромом Котара». Именно такую фамилию носит главный герой фильма, театральный режиссер и депрессивный ипохондрик Кейден. Человеку с синдромом Котара кажется, что он гниет и его организм разрушается, что он уже потерял какие-то органы или даже кровь. Наконец, ему кажется, что он уже мертв. С самого начала фильма у Кейдена целый набор симптомов. Скользя как по метонимической цепочке, его болезнь перемещается с одного органа на другой. То не расширяется зрачок и не вырабатывается слезная жидкость, то, наоборот, слюна. То вдруг случается эпилептический припадок, позднее сохраняющийся в виде тиков и судорог, с которыми Кейден Котар легко уживается. И зубы у него болят нетрадиционно, по принципу смещения — то пятерки, то шестерки. Котар даже не может как следует расслышать, к какому врачу ему идти, что и понятно, учитывая столь неустойчивое состояние его организма. Герой проецирует свои болезни на окружающих подобно тому, как, смотря телевизор, он видит во всех героях себя: будничное чувство без всякой эйфории. На совместном сеансе у семейного психотерапевта его жена Адель признается, что мечтала о том, чтобы Кейден умер и она смогла начать жизнь с чистого листа без чувства вины. Их четырехлетняя дочь разражается слезами, узнав, что у нее в организме, как в доме, тоже есть «трубы», по которым течет кровь:

«Я не хочу кровь!».

Как в «Алисе в стране чудес» нематериальные слова пересекаются с материальными телами и приносят этим телам физические страдания. «Есть психоз, это как у нашей мамы, а есть сикоз, ужасные прыщи на коже, как у меня», — объясняет Котар маленькой дочери на прогулке. По-английски звучит одинаково, возможно, поэтому у Кейдена Котара сикоз вызывает психоз или наоборот. Мать увезет маленькую дочку в Берлин, там ей покроют все тело татуировками из райских цветов — такой художественный проект. Но однажды цветы на коже начнут вянуть и скукоживаться, и девушка умрет, обронив увядший лепесток розы. А Кейден Котар будет тосковать по покинувшей его Адели, вторично женится на актрисе Клэр и будет весь фильм любить билетершу по имени Хейзел, живущую в горящем доме, то есть буквально рядом с тем огнем, который в конце концов ее убьет. Такова канва этого затейливого фильма, напоминающего лучшие страницы книги знаменитого врача-нейропсихолога Оливера Сакса «Человек, который принял свою жену за шляпу».

Фильм Кауфмана по стилистике чем-то напоминает кино Дэвида Линча. Не случайно, что снимал ленту Фредерик Элмес, работавший оператором на «Синем бархате», «Дюне» и «Диких сердцем». Но, возможно, у Кауфмана фильм получился мрачнее линчевских. Может быть, потому что у Линча все происходит в измерении, статус которого не определен, оно может оказаться и объективным, и субъективным. Это как посмотреть, границы размыты. У Кауфмана весь сюжет разворачивается внутри сознания героя, пораженного прогрессирующей болезнью.

Как если бы одного синдрома Котара было недостаточно, Кауфман добавляет еще одну болезнь, близкую к нему с точки зрения нейрологии, — синдром Капграса. В качестве подсказки эта фамилия помещена в список жильцов дома, который в одном из эпизодов читает Котар. Больные с синдромом Капграса испытывают трудности с идентификацией лиц, в частности, перестают узнавать близких, у них развивается иллюзия, что родных подменили, что все вокруг — двойники (изначально по-французски эта болезнь называлась «бред двойников»). В фильме синдром Капграса находит парадоксальную реализацию в профессиональных занятиях Кейдена Котара — в его грандиозном театральном проекте.

Кейден Котар, утрачивающий вследствие болезни границы собственной личности, пытается полностью объективировать свою жизнь, построив особую театральную машину. Когда ему неожиданно присуждают специальный грант «за гениальность», он может наконец выйти за узкие рамки регионального театра и замахнуться на большое модернистское произведение в духе Джойса или Малларме. Произведение, бесконечно разрастающееся и дублирующее жизнь. Вписывающееся в эзотерические традиции театра, в котором репетиции так никогда и не перерастают в спектакль. В одном из эпизодов это выглядит как машина симультанного театра: гигантское плато в заброшенном ангаре, на котором одновременно разыгрываются сотни микроэпизодов жизни Кейдена Котара. У каждого персонажа «из жизни» есть двойник-актер, у актера есть дублер, у дублера соответственно тоже должен быть дублер, и так до бесконечности, пока в тотальный спектакль не окажется втянуто все человечество. «Никто не является статистом!» — восклицает прозревший эгоцентрик Котар. Его опус магнум, к которому ему никак не удается подобрать название, призван включить в себя каждую мелочь, каждую случайность человеческого существования и сделать ее важной и неслучайной. Тут целый клубок борхесовских мотивов: и Фунес, чудо памяти о всей целокупности опыта, и Пьер Менар, дословно пишущий-переписывающий «Дон Кихота», и карта, идеально и в полном масштабе совпадающая с картографируемым объектом...

Этот необъятный театр соотнесен с тем, чем занимается любимая и утраченная жена Котара Адель. Она делает крохотные портреты ню, которые можно разглядеть только при помощи линзы ювелира. Театру как аппарату фрагментированного макрозрения, в котором отдельные сегменты могут так и не сложиться в единую картину, противопоставляется микрозрение, инсценирующее взгляд вуайера, смотрящего в замочную скважину. Театр Кейдена Котара — как египетские пирамиды, — Кант писал, что они могут быть восприняты только с определенной дистанции, иначе происходит экстенсивное накапливание частей, которые так и не «схватываются» восприятием. Но сама эта дистанция здесь отсутствует: все или слишком мелко, под «мелкоскопом», как у Адели, или слишком укрупнено, как у Котара.

В то же время это Произведение становится для Кейдена Котара устройством по улавливанию стремительно утрачиваемых смысла жизни и идентичности. Котар фактически конструирует выносной мозг. «Фильм-мозг» — так Делёз называл картины Алена Рене, создававшие нечто вроде модели работы мозга. Театральная конструкция Котара тоже воспроизводит работу мозга, поэтому лента Кауфмана, как ни странно, оказывается близкой к «церебральным» фильмам Алена Рене. В какой-то момент эта машина начинает продуцировать смысл практически самостоятельно и без участия главного героя. Переломный момент наступает, когда на прослушивание является Сэмми, человек, следивший за Кейденом и фиксировавший все детали его жизни. Сначала Котар назначает его на роль себя в спектакле, а потом делает своим дублером и в жизни. Вскоре Котару уже не нужно им руководить, тот и сам знает, что делать и говорить. Случайные, алеаторные связи, завязывающиеся между участниками гигантского проекта, когда Сэмми — Кейден приглашает на ужин реальную Хейзел, а реальный Кейден после похорон матери остается на ночь с дублершей Хейзел, словно воспроизводят активность синапсов как зон мозга, в которых образуются случайные связки и сцепления.

С одной стороны, разрастающееся количество двойников-дублеров становится для Кейдена Котара способом заклясть смерть. Всегда найдется двойник, чтобы умереть вместо него, как умирает Сэмми, бросившийся вниз с театральной конструкции. Театр превращается в машину бессмертия. С другой стороны, Котар не в состоянии удерживать свое детище под контролем, а его болезнь прогрессирует. В итоге он покорно уступает режиссерское место актрисе, приглашенной играть Эллен, уборщицу, нанятую Аделью убираться в ее нью-йоркской квартире. Иногда сама Адель принимает Кейдена за Эллен по телефону, иногда ее престарелая соседка отдает ему ключи от квартиры в уверенности, что он и есть Эллен. Кейден Котар все сильнее идентифицируется с Эллен, которая постепенно полностью захватывает власть над его сознанием. Это крайняя степень болезни: второстепенный герой полностью поглощает автора. Вот уже Котар вставляет себе в ухо наушник, и Эллен режиссирует его слова и действия. Созданная Котаром машина получает полную автономию, превращая его, демиурга, в один из своих винтиков, а затем саморазрушается. Фильм заканчивается на том, что театр-мозг «погорел». Трудно сказать, сгорел ли театр, потому что в мозгу Кейдена Котара произо-шли необратимые изменения. Или же, наоборот, распад сознания героя ускорился из-за пожара в театре. У Кауфмана получился бескомпромиссно мрачный фильм с аннигилирующим выводом в конце: все является всем (Everything is everything) и каждый является кем угодно, любым другим (Еveryone is everyone). Все границы между индивидуальными личностями разрушены, все переходит во все, а значит, и в Ничто. Высокий модернистский опус оказывается машиной отрицания и разрушения.

Чарли Кауфмана уже давно обвиняют в непростительном солипсизме. Эндрю Трейси в журнале Cinema Scope отметил, что Кауфман сумел создать такой механизм, при котором те, кто выступает с обвинениями в излишней депрессивности и мрачности, по сути критикуют не сам фильм, а личность его создателя. Он проводит параллель с Бергманом, сравнение, естественно, не в пользу Кауфмана: «Там, где у Бергмана интроспекция ведет еще глубже внутрь, Кауфман претендует на Высказывание с большой буквы, и эта попытка терпит полный провал». В развитии этой темы Трейси указывает, что подобная гигантомания с построением больших экстенсивных структур и стремлением ответить на «Великие вопросы» характерна для нынешнего американского независимого кино в целом и вписывает Кауфмана в линию, намеченную Коэнами в «Старикам здесь не место» и Андерсоном в «Нефти». И все-таки можно возразить, что у Кауфмана гигантомания медиируется личностью героя и вписанным в сюжет микро- и макрозрением. Гигантский театр Котара — осложненная синдромом Капграса защитная реакция на полупорнографические миниатюры его жены, оставившей в его психике неизгладимую травму. Модернистская гипертрофия творческого эго, бесконечное расширение сознания подрывают в фильме сами себя. Но эта сложносочиненная конструкция надежно защитила Чарли Кауфмана от ядовитых уколов критиков...отсюда

Блондинистая телеведущая Меган Майлз, преимущественно позиционирующая себя как «хорошая девочка», после бурной дружественной попойки, ознаменовавшейся отрывом на полную, включая все прелести небезопасного секса с привлекательным незнакомцем и, естественно, стахановцем литературного пера, в прямом смысле оказалась на дне. На дне Лос Анджелеса, который открылся ей, хорошей девочке из Техаса в стильном развратном платье цвета обкуренной канарейки, с очень неожиданной стороны.

В своей последней по счету режиссерской работе, фильме «Блондинка в эфире» 2014 года, известный американский комедиограф Стивен Брилл, самой удачной картиной которого до сей поры был исключительно фильм «Миллионер поневоле», отыгрывает на первый взгляд стандартный жанровый квест, отпуская во все тяжкие очередного незадачливого главного персонажа, в данном случае, стереотипно положительную на первых порах блондинку-телеведущую Меган, отправляя ее по заданной свыше траектории из пункта А в пункты В и С, попеременно находя приключения на свою сексуальную пятую точку и светлую голову. Хорошей девочке, которая явно жила в иной плоскости реальности, предстоят более чем своеобразные испытания, ибо хуже быть принятой за кого-то другого, не став при этом таки этим самым малосимпатичным и порочным «другим».

Такой сюжет изначально не может претендовать на вящую новизну, но удивительным кажется финальный эффект фильма, который не стремится на всем своем протяжении к упоению китчем и безвкусицей, оставляя немало дополнительного пространства для финальных реляций, высказанных в сугубо ироническом тоне, и для нового сюжетного твиста, ибо Брилл, поступательно разгорячаясь, но не уходя в безвкусный отрыв тотальной пошлости, ловко меняет гротеск на романтику, давая при этом обобщенный портрет современного общества в телеэкране и вне его. Общества, подчиненного перманентной охоте за горячими новостями и обжигающими сенсациями с терпким привкусом желтопрессности, но как итог — всеобщей же пресности. «Блондинка в эфире» относится к той редкостной ныне чрезвычайно комедии глупых ситуаций и гротесковых положений, которая при всей очевидной шаблонности современного комедийиного жанра как такового стремится объять необъятное, то есть и рассмешить, и заставить задуматься ровно настолько, насколько режиссер счел это необходимым, не уходя в излишне прямолинейное морализаторство или туман излишних намеков, не пытаясь втискивать ленту ни в узкие рамки типической романтической комедии(мелодраматический твист вообще отыгрывается режиссером в финале), ни в раздольные пространства взрослого хэнговера, ибо пробуждение и отходняк центральной антагонистки едва ли не стопроцентно синонимизируют всей тоддфиллипсовской франшизе о плохо завершившихся мальчишниках.

Но тем примечательно и знаменательно, что Стивен Брилл знает меру и не увлекается всеми прелестями дарованного ему взрослого рейтинга. Его гораздо больше интересуют те довольно колоритные типажи, которыми он населил с явным наслаждением дно Города Ангелов, и которые на поверку оказываются едва ли не центральными носителями морали фильма, которая с одной стороны бичует современное телевидение и его основных персон, завязанных исключительно создание собственного благопристойного имиджа в то время, как зрителей регулярно купают в фекалиях разной степени их отборности(впрочем, героине Элизабет Бэнкс после всех злоключений будет даровано и искупление, и внутренняя трансформация — разум возобладает над наживой, хотя и в крайне извращенном виде). Брилл — реалист с довольно тонким чутьем материала, потому его ленту можно воспринимать и как вариацию столь разных по идейному наполнению лент, как «Переключая каналы» и «Теленовости». И хотя эти типажи довольно узнаваемы, как-от сахарный главный герой или дуэт наитупейших копов, в которых отчетливо виден намек на аналогичных в «Симпсонах»(они, впрочем, так и остаются предметами в статике), для картины, изначально легкой по тональности, «Блондинка в эфире» или, если угодно, «Прогулка позора» смотрится по-настоящему самобытно и, что важнее всего, ярко. И совсем не по цвету платья.

Всё-таки после некоторого времени после просмотра, решила снизить оценку этому фильму до нынешней оценки. Почему? Потому что фильм интересен для отдыха и расслабления, но через некоторое время о нём совершенно забываешь. Он перестаёт цеплять и завораживать.

Я смотрела «Безумно богатые азиаты» после прочтения одноимённого романа, поэтому, сюжет не был мне настолько незнаком. Вопрос в другом, понравился ли мне роман настолько, что я захотела прочесть продолжение? Естественно нет. Именно поэтому, фильм, в какой-то степени лучше, чем первоисточник, потому что убрал лишнюю тягомотину и упростил задачу.

Итак, главная героиня всего этого действия американка китайского происхождения – Рэйчел Чу. Она родилась и выросла в Америке, абсолютно не знакома с традициями, принятыми у китайцев, разве что язык хорошо знает. Ни к какой богатой жизни она не стремилась и жила себе спокойно со своей любимой мамой и работая на работе, которая её устраивала. До тех пор, пока её с собой на свадьбу друзей не позвал её парень. Если в Америке богатство не имеет какого-то особого значения, потому что цены на недвижимость и так высокие и все копят на квартиру своим трудом, то в Азии это лишь какая-то мелочь по сравнению с капиталами семьи.

Ни для кого не секрет, что в Азии достаточно легко разбогатеть и приобрести славу, многие туда именно с этой целью и едут. Местное же население очень любит кичиться своим состоянием и своими доходами и так уж получилось, что герой как раз из запредельно богатой семьи, а это значит, что его жизнь, контролируема его родителями и просто так быть вместе они не позволят.

На самом деле, это очень интересно смотреть на ценности других людей, но с другой стороны, если они не приносят в жизнь счастье, то зачем они нужны. Не всё сводится к деньгам и славе, ведь они не особо-то вечны, сегодня они могут быть, а завтра, они закончатся, и останешься ты у разбитого корыта. Поэтому, если оценивать поступок героя как бунт против семьи, то он абсолютно правильно поступил. А вот остальным, в этой ситуации, не всегда приходится сладко. Чтобы выжить в таком обществе, необходимо идти на очень многие жертвы и уступки, а так же принимать культуру и традиции, иначе, ничего хорошего ждать не будет. Потому что такие богачи, под простой народ не прогибается.

Выкинуть хлам из дома и новых найти друзей
Оценка фильма 8 из 10
Для канадского режиссера Жана-Марка Валле уже входит в традицию снимать в год по фильму о пограничных состояниях. В 2013 - "Далласский клуб покупателей", в 2014 - "Дикая" и в 2015 - "Разрушение". Особенно в этих работах импонирует то, что Валле снимает кино, понятное для зрителей самого широкого круга, а не для любителей артхауса и кинокритиков. В эксцентричной драме "Разрушение" Валле рассматривает трансформации мужчины за сорок после внезапной потери ещё молодой супруги.

Сложно сказать, какой опыт оказывает влияние на человека больше. На протяжении всей жизни нас преследуют потери друзей и близких, разводы, депрессии, возрастные кризисы. Мы, побитые, выкарабкиваемся и учимся жить по новой сути. Для Дэвиса (идеальный для этой роли Джейк Джилленхол) потеря жены не внесла никакого вселенского отчаяния. Похороны похоронами, а в офис - по расписанию. Тесть Дэвиса Фил (Крис Купер), под чьим началом работает Дэвис в одной небольшой, но оборотистой фирме, глубоко скорбит о дочери. Дэвис никогда не любил покойную Джулию в отличие от ее отца. В итоге брак по расчету был для Дэвиса сущим адом. Ничего удивительного. Так живут и просыпают по инерции свою жизнь миллионы.

Дэвису проще. У него нет детей, он относительно молод, умен и расчетлив. Есть ли у него друзья? Любовница? Сомневаюсь. Блестящему Валле удается найти оригинальный сценарный ход для демонстрации флэшбэков героя - успешный небедный менеджер пишет исповедальные письма в вендинговую компанию из-за сбоя по продаже дешманской пачки M&M;'s. И, о чудо. Жизнь поворачивается к нему лицами разведенной Карен (Наоми Уоттс) и ее странноватого сына-подростка Криса (Джуда Льюис). Карен - женщина пью-курю-и-матерюсь. Крис не определился с сексуальной ориентацией, круто играет на барабанах в гараже и страдает подростковым дефицитом понимания. Это явно люди не круга Дэвиса. Не лузеры, но и не средний класс как Дэвис. Но, они способны на нестандартное поведение, сострадание и помощь абсолютно незнакомому парню как его социальные катализаторы, а клерки - нет.

Нельзя сказать, что "Разрушение" - это фильм о победе неформальности над формальностью. Скорее эта картина о начале пути к себе, настоящему, бездарно разменянному на брак без любви, деньги, убивающий режим дня, знакомых и деловые обеды. Местами Валле приправляет "Разрушение" излишней мелодраматичностью и следованием классическим отжимающим слезу шаблонам, но фильм снят настолько динамично и упруго, что возникает ощущение длинного клипа на увеличенной скорости. Иву Беланже, отвечавшему за картинку в "Разрушении", удалось передать визуально всю неровность поведения главного героя.

Но сценарные проблемы явно вредят фильму. Такой заряженный на изменения в своей при помощи простых средств Дэвис сдувается как упругий воздушный шарик в привычную для себя мелодраматичную тряпочку и понимает, что никакой он не бунтарь. Он возвращается к привычному - играть по правилам общества, где он живет. И финальные кадры выглядят уже как причуда взбаломошного клерка, а не как кадры о человеке, который через боль вернулся к себе. Очень жаль, Дэвис. Я так верил в тебя все полтора часа в зале.