Сидни Киммел. Отзывы на фильмы — стр. 2

Это один из немногих чудесных фильмов, за который я безгранично благодарна ушедшему 2015 году.

«По сюжету главная героиня родилась вместе с XX веком и живет на свете уже сто лет, но при этом не стареет. Несмотря на свою долгую жизнь, Адалин так и не смогла найти любимого человека. Однако наконец-то она встречает мужчину, ради которого сможет снова стать смертной и состариться вместе с ним».

В этой картине прекрасно всё: подбор актёров и их игра, переплетение сюжетных линий, музыка, режиссёрская и операторская работа (съёмка просто восхитительно-прекрасна и, порой, фантастически-завораживающая чёткостью картинки, перемещением ракурсов, выхватыванием самых «сочных» моментов)… Я смотрела этот фильм затаив дыхание и наслаждаясь каждым мгновением, движением, звуком! Этот фильм – наслаждение в чистом виде!

Тема вечной молодости, на которой построен сюжет этой картины, даёт нам толчок к пониманию того, насколько коротка жизнь человека, именно та реальная, настоящая жизнь, которой мы так боимся жить, которую тратим на всякие глупости. Адалин, получив в своё распоряжение целую вечность, так же боялась жить. Ей понадобилось очень много времени, чтобы понять, что в жизни, сколько б она не длилась, нельзя упускать ни одного случая.

Единственно, меня очень смутил финал этого фильма, а если быть более точной, то тот момент, когда Адалин рассказывает своему молодому человеку о своём феномене и престарелой дочери. Реакция Элис рвёт логику на части – он спокоен и невозмутимо принимает всё услышанное, как должное. Я только на мгновение представила себе , что мой молодой человек приходит ко мне и говорит, что он может жить вечно, а эта милая старушка, рядом с ним, его дочь и прочее в таком же духе… Да я бы, как минимум, была глубоко шокирована и долго пыталась переварить такую, мягко говоря, необычную информацию. В общем тут создатели проштрафились по полной.

О, мне кажется, что бОльшей чуши я не смотрела никогда. Совершенно не понравилось, типичный американский фильмец с дурацким юмором, который мне не понятен (точнее, я просто отказываюсь его понимать в той связи, в которой его преподносят обычно) и, скажу более, местами отвратителен.
Начало было интересным - начиная с заставки с "гробом на колесиках". Потом перепутали покойников - затравка для понимания того, что ну вот сейчас все пойдет не так. Да, все пошло совсем не так, однако не весело и не грустно, а как-то очень странно.
Нет, что смешного в сюжете, я искренне не понимаю. Линия с наркотиками - ну окей, ну один раз забавно (хотя актер мне не понравился), ну второй раз "Упс", но на третий уже перебор. Странный парень-параноик, метался там, метался, чо метался - не понятно. Вдова, которой как-будто все по барабану, понятно, жизнь продолжается, но блин. Не верю я, что так провожают мужа, без которого теперь не знают, что делать. И два брата, каждый из которых живет своей жизнью, один - звезда, второй-неудачник. Здесь проскочила минутка адекватности, их спор привел хоть к чему-то. И еще - финальная речь все-таки была хороша, как ни крути.
А из актеров порадовал только Грейвз. Хорош, чертяга, хорош и убедителен. Все остальные как-то совсем не впечатлили.

"Небывалия" (в русском прокате почему-то как "Неудачник", но я решительно отказываюсь это принимать...) относится к категории фильмов, чьё воздействие на настроение и мыслительный процесс носит весьма противоречивый характер. То есть, когда человек плачет над такими фильмами, это происходит от переизбытка эмоций, причём, эмоций самых разных: красота момента, облегчение, печаль, желание помочь, бессилие, узнавание, открытие... много-много разных ощущений... Мне почему-то кажется, что "Небывалия" должна понравиться поклонникам фильма "Король-рыбак". Идея поиска собственного "королевства", места, где можно чувствовать себя защищённым от неприглядного окружающего мира, особенно привлекательна для людей, погружённых в мир внутренний и старательно оберегающих свой идеальный дом от незваных гостей. С другой стороны, такое волшебное место совсем непросто отыскать самому. "Небывалия" - фильм о доверии и чуткости, о трогательной взаимопомощи, о старом добром "уверовав - увидишь"... Картина настолько же светлая и обнадёживающая, насколько и минорная... это ненавязчивая, едва уловимая нотка, и всё же она есть, и великолепная музыка Филипа Гласса в данном контексте как нельзя более кстати... Фильм очень уютный и нарядный, золотисто-солнечный, как пыльца фей. А ещё в нём есть Йен Маккелен, человек с нездешним знанием в глазах, и Аарон Экхарт, счастливый обладатель умопомрачительной улыбки и ямочки на подбородке, похожий на повзрослевшего Питера Пэна. Как знать - возможно, сердцу мальчика из Неверляндии всё ещё не чуждо доброе волшебство...

Фильм «зацепил» сразу – начиная с заставки, где по карте путешествовал гроб. Как оказалось – еще и не с тем покойником. Многообещающее начало – сразу ясно, что мероприятие не задалось, и то ли еще будет.

А дальше действительно будет многое – на похороны соберутся самые разные и очень странные люди. Суть в том, что далеко не все эти люди просто явились проводить покойного в последний путь и выразить соболезнования его жене и сыну. Нет, большей части их есть дело до чего угодно, только не до покойника. Кому-то нужны деньги, кто-то надеется завязать роман, а священник вообще спешит выполнить обязанности и как можно скорее уйти. Как тут скорбному и пафосному обряду не превратиться в форменный балаган – торжество абсурда в лучших традициях английского юмора.

Скучать во время просмотра не приходилось. Сценаристам удалось измыслить такой дикий паноптикум «скорбящих родственников» и их знакомых, что ситуация стала абсолютно непредсказуемой, и ясно только одно – произойдет все, что угодно, кроме того, что может быть уместным на похоронах.

Впрочем, при всей «упоротости» (в прямом смысле – некоторым участникам мероприятия вопреки своей воле придется заняться «расширением сознания»), до бредового треша комедия не скатывается. Просто в такой скорбный момент всегда поблизости возникают случайные люди, которые присутствуют из соображений приличия или каких-то личных целей – и кто виноват, что на этих похоронах количество таких людей превысило критическую массу?

Фильм не лишен и смысла. Прежде всего, он о том, что жизнь продолжается – и на похоронах все строят планы на будущее, затевают любовные интрижки, выясняют отношения. Сначала это производит даже неприятное впечатление – человек умер, а всем наплевать. Но потом приходит понимание: так здорово же, что живые продолжают жить, а покойный пусть лучше остается в покое – вместе со своими скелетами в шкафу и спорным прошлым. И так ли уж надо, чтобы он непременно был «выдающимся человеком» - он был, был таким, каким был, и другим уже не станет, вне зависимости от того, кто и что о нем знает. И не лучше ли действительно всем собравшимся заняться своим будущим – перестать тратить деньги на ерунду, преследовать давно отвергшую тебя женщину, лезть в дела своих повзрослевших детей?

Но прежде всего это очень веселый фильм про очень странных людей. И большое спасибо стоит сказать актерам за их игру – в особенности Алану Тьюдику за реально безумный вид, Питеру Динклейджу, сыгравшего на этот раз отрицательного персонажа и Крису Маршаллу за его образ суетливого горе-фармацевта.

Итог: 90 минут смеха без единого разрыва. Единственное – можно было бы обойтись и без сортирных шуток, за них минус один балл. Но фильм все равно отличный.

Мне не удалось понять о чем этот шедевральный фильм. Безэмоциональный человек жалуется что не любил свою жену, которая погибла. Решил он это из-за того, что не чувствует горя, а вместо этого хочет что-нибудь разбить и звонить среди ночи незнакомой блондинке с карими глазами. Я в самом деле не увидела ни любви, ни скорби. Как и жалеете все разобрать или сломать выглядит… претенциозным. Здесь я больше согласна с отцом его жены о том, что парню неплохо бы показаться специалисту. Впрочем, большая часть фильмов данного талантливого актера остаётся для меня загадкой. Кажется, я не могу оценить всю глубину его актерского таланта. А кроме него в кадре никого и нет. Его нытье в письмах. Его нытье по телефону. Его нытье в кадр. Его лишенного какого либо выражения лицо которое жалуется, жалуется, жалуется. После чего снова и опять жалуется. Еще более иронично все это смотрится если вспомнит о том, что фильм помечен жанром комедия в кинопоиске. Впрочем, я могу опять все оправдать тем, что мне не понять всей глубины юмора создателя.
Ирония о том, как страдает человек, у которого все есть? И страдает он только из-за того, что не может страдать? Как одинок в толпе человек? Как мало нужно для счастья? Как необходим человеку тот, кто выслушает его, будет заинтересован? Расскажите мне, пожалуйста, о чем это было?

Не могу не отметить- я не знаю, чтобы фильм в котором сыграл Джейк Джилленхол был плохим.Так и здесь, драма которая разворачивается на глазах зрителя не может не тронуть.
После аварии и смерти своей жены герой фильма реагирует на ее смерть своеобразно. Он пытается и разобраться в себе и понять, что с ним и что было не так ранее. Он замечает мелочи на которые ранее не обращал внимания. А потом начинает все крушить, разбирать, ведь ему надо именно разораться во всем.
И когда его не понимают знакомые и близкие, помощь и поддержка приходит от незнакомой женщины. Они находят друг в друге то, что не могли найти у других, правда будет еще один персонаж, сын этой женщины, который тоже ищет себя. Это трио было интересным. Конечно поведение героя порой кажется абсурдным. Но именно так он начинает находить себя и ответы на вопросы.
Фильм совсем не легкий, хотя сцены с разрушением дома порой кажутся комичными, нереальными.
Джилленхол просто великолепен. Не устаю удивляться его мастерству. Только ради его игры можно смотреть фильм, Но конечно сам фильм, сюжет просто заслуживает похвалы.
Не сразу приходит понимание и не все воспринимаешь с первого кадра, но фильм дает время на размышления, если не во время просмотра, то потом точно.

Возможно, это потому что я пережила недавно смерть близкого человека, поэтому фильм мне очень понравился. Я видела в главном герое себя, опустошенную и словно окаменевшую. Очень трудно проявлять эмоции там, где психика закрывает от тебя внешний мир. Ты словно наблюдаешь все со стороны и не понимаешь, почему ты сам так не переживаешь, как остальные. Тебя словно окутывает кокон и ты засыпаешь вместе со своими эмоциями. И не факт, что через некоторое время это все не прорвется наружу. Это словно бомба замедленного действия, вот-вот рванет... а может и не сейчас... нет-нет, не сейчас... еще не время. Самое страшное, что ты не знаешь, когда это случится и не отразится ли это на окружающих. Все по-разному переживают горе. Но когда ты лично хоронишь близкого человека, а дел так много одновременно, нужно все сделать хорошо и быстро, ты понимаешь, что не время переживать.
Помню так же случилось со смертью моего дедушки 21 год назад. Когда все с ним прощались, я не плакала и не понимала, почему не горюю как все. Но когда меня подвели поцеловать дедушку на прощание и я прикоснулась к холодному лбу рукой, у меня случилась кратковременная истерика, ведь я так четко помнила, что еще недавно как целовала его в лоб живого. Потом снова мои эмоции ушли, а через несколько дней я проснулась среди ночи и начала рыдать. Теперь я даже понимаю бабушку, когда она была такой же окаменевшей как я сейчас, не до конца осознающей, что происходит.

Второй Кауфман за декабрь. Первый мною просмотренный его фильм ( Думаю, как всё закончить, 2020) дался нелегко, он не вылазил из головы, не давал переключиться на другое кино.
Но этот...! Просто нет слов, какой тяжёлый осадок он оставляет за собой. Такое кино смотреть больно. Такое кино смотреть сложно. Потому что главным героем фильма является не человек, а болезнь, психическая. Не могу избавиться от ощущения словно прикоснулась к чему-то болезненному,от чего хочется быстрее и быстрее отряхнуться и убежать, но кажется,что от прикосновения нельзя отмыться да и мысль о том, что болезнь заразная, не даёт покоя...
Кино не для всех, сложное, многогранное, сумасшедшее, депрессивное, давящее, поглощающее. Никому не посоветую. Но оставлю этот очерк о нем здесь, чтобы потом не говорили, что не читали о фильме перед просмотром. А я пока настрою себя на третьего Кауфмана, Быть Джоном Малковичем. А когда-нибудь обязательно пересмотрю "Нью-Йорк, Нью-Йорк".

СИНДРОМ КАУФМАНА. «СИНЕКДОХА, НЬЮ-ЙОРК». Ирина Кушнарева, ИК, 04'2009
Некоторые экранизируют книги. Или комиксы. Чарли Кауфман в своем режиссерском дебюте «Синекдоха, Нью-Йорк» экранизировал синдром, психическую болезнь, названную — в честь открывшего ее врача — «синдромом Котара». Именно такую фамилию носит главный герой фильма, театральный режиссер и депрессивный ипохондрик Кейден. Человеку с синдромом Котара кажется, что он гниет и его организм разрушается, что он уже потерял какие-то органы или даже кровь. Наконец, ему кажется, что он уже мертв. С самого начала фильма у Кейдена целый набор симптомов. Скользя как по метонимической цепочке, его болезнь перемещается с одного органа на другой. То не расширяется зрачок и не вырабатывается слезная жидкость, то, наоборот, слюна. То вдруг случается эпилептический припадок, позднее сохраняющийся в виде тиков и судорог, с которыми Кейден Котар легко уживается. И зубы у него болят нетрадиционно, по принципу смещения — то пятерки, то шестерки. Котар даже не может как следует расслышать, к какому врачу ему идти, что и понятно, учитывая столь неустойчивое состояние его организма. Герой проецирует свои болезни на окружающих подобно тому, как, смотря телевизор, он видит во всех героях себя: будничное чувство без всякой эйфории. На совместном сеансе у семейного психотерапевта его жена Адель признается, что мечтала о том, чтобы Кейден умер и она смогла начать жизнь с чистого листа без чувства вины. Их четырехлетняя дочь разражается слезами, узнав, что у нее в организме, как в доме, тоже есть «трубы», по которым течет кровь:

«Я не хочу кровь!».

Как в «Алисе в стране чудес» нематериальные слова пересекаются с материальными телами и приносят этим телам физические страдания. «Есть психоз, это как у нашей мамы, а есть сикоз, ужасные прыщи на коже, как у меня», — объясняет Котар маленькой дочери на прогулке. По-английски звучит одинаково, возможно, поэтому у Кейдена Котара сикоз вызывает психоз или наоборот. Мать увезет маленькую дочку в Берлин, там ей покроют все тело татуировками из райских цветов — такой художественный проект. Но однажды цветы на коже начнут вянуть и скукоживаться, и девушка умрет, обронив увядший лепесток розы. А Кейден Котар будет тосковать по покинувшей его Адели, вторично женится на актрисе Клэр и будет весь фильм любить билетершу по имени Хейзел, живущую в горящем доме, то есть буквально рядом с тем огнем, который в конце концов ее убьет. Такова канва этого затейливого фильма, напоминающего лучшие страницы книги знаменитого врача-нейропсихолога Оливера Сакса «Человек, который принял свою жену за шляпу».

Фильм Кауфмана по стилистике чем-то напоминает кино Дэвида Линча. Не случайно, что снимал ленту Фредерик Элмес, работавший оператором на «Синем бархате», «Дюне» и «Диких сердцем». Но, возможно, у Кауфмана фильм получился мрачнее линчевских. Может быть, потому что у Линча все происходит в измерении, статус которого не определен, оно может оказаться и объективным, и субъективным. Это как посмотреть, границы размыты. У Кауфмана весь сюжет разворачивается внутри сознания героя, пораженного прогрессирующей болезнью.

Как если бы одного синдрома Котара было недостаточно, Кауфман добавляет еще одну болезнь, близкую к нему с точки зрения нейрологии, — синдром Капграса. В качестве подсказки эта фамилия помещена в список жильцов дома, который в одном из эпизодов читает Котар. Больные с синдромом Капграса испытывают трудности с идентификацией лиц, в частности, перестают узнавать близких, у них развивается иллюзия, что родных подменили, что все вокруг — двойники (изначально по-французски эта болезнь называлась «бред двойников»). В фильме синдром Капграса находит парадоксальную реализацию в профессиональных занятиях Кейдена Котара — в его грандиозном театральном проекте.

Кейден Котар, утрачивающий вследствие болезни границы собственной личности, пытается полностью объективировать свою жизнь, построив особую театральную машину. Когда ему неожиданно присуждают специальный грант «за гениальность», он может наконец выйти за узкие рамки регионального театра и замахнуться на большое модернистское произведение в духе Джойса или Малларме. Произведение, бесконечно разрастающееся и дублирующее жизнь. Вписывающееся в эзотерические традиции театра, в котором репетиции так никогда и не перерастают в спектакль. В одном из эпизодов это выглядит как машина симультанного театра: гигантское плато в заброшенном ангаре, на котором одновременно разыгрываются сотни микроэпизодов жизни Кейдена Котара. У каждого персонажа «из жизни» есть двойник-актер, у актера есть дублер, у дублера соответственно тоже должен быть дублер, и так до бесконечности, пока в тотальный спектакль не окажется втянуто все человечество. «Никто не является статистом!» — восклицает прозревший эгоцентрик Котар. Его опус магнум, к которому ему никак не удается подобрать название, призван включить в себя каждую мелочь, каждую случайность человеческого существования и сделать ее важной и неслучайной. Тут целый клубок борхесовских мотивов: и Фунес, чудо памяти о всей целокупности опыта, и Пьер Менар, дословно пишущий-переписывающий «Дон Кихота», и карта, идеально и в полном масштабе совпадающая с картографируемым объектом...

Этот необъятный театр соотнесен с тем, чем занимается любимая и утраченная жена Котара Адель. Она делает крохотные портреты ню, которые можно разглядеть только при помощи линзы ювелира. Театру как аппарату фрагментированного макрозрения, в котором отдельные сегменты могут так и не сложиться в единую картину, противопоставляется микрозрение, инсценирующее взгляд вуайера, смотрящего в замочную скважину. Театр Кейдена Котара — как египетские пирамиды, — Кант писал, что они могут быть восприняты только с определенной дистанции, иначе происходит экстенсивное накапливание частей, которые так и не «схватываются» восприятием. Но сама эта дистанция здесь отсутствует: все или слишком мелко, под «мелкоскопом», как у Адели, или слишком укрупнено, как у Котара.

В то же время это Произведение становится для Кейдена Котара устройством по улавливанию стремительно утрачиваемых смысла жизни и идентичности. Котар фактически конструирует выносной мозг. «Фильм-мозг» — так Делёз называл картины Алена Рене, создававшие нечто вроде модели работы мозга. Театральная конструкция Котара тоже воспроизводит работу мозга, поэтому лента Кауфмана, как ни странно, оказывается близкой к «церебральным» фильмам Алена Рене. В какой-то момент эта машина начинает продуцировать смысл практически самостоятельно и без участия главного героя. Переломный момент наступает, когда на прослушивание является Сэмми, человек, следивший за Кейденом и фиксировавший все детали его жизни. Сначала Котар назначает его на роль себя в спектакле, а потом делает своим дублером и в жизни. Вскоре Котару уже не нужно им руководить, тот и сам знает, что делать и говорить. Случайные, алеаторные связи, завязывающиеся между участниками гигантского проекта, когда Сэмми — Кейден приглашает на ужин реальную Хейзел, а реальный Кейден после похорон матери остается на ночь с дублершей Хейзел, словно воспроизводят активность синапсов как зон мозга, в которых образуются случайные связки и сцепления.

С одной стороны, разрастающееся количество двойников-дублеров становится для Кейдена Котара способом заклясть смерть. Всегда найдется двойник, чтобы умереть вместо него, как умирает Сэмми, бросившийся вниз с театральной конструкции. Театр превращается в машину бессмертия. С другой стороны, Котар не в состоянии удерживать свое детище под контролем, а его болезнь прогрессирует. В итоге он покорно уступает режиссерское место актрисе, приглашенной играть Эллен, уборщицу, нанятую Аделью убираться в ее нью-йоркской квартире. Иногда сама Адель принимает Кейдена за Эллен по телефону, иногда ее престарелая соседка отдает ему ключи от квартиры в уверенности, что он и есть Эллен. Кейден Котар все сильнее идентифицируется с Эллен, которая постепенно полностью захватывает власть над его сознанием. Это крайняя степень болезни: второстепенный герой полностью поглощает автора. Вот уже Котар вставляет себе в ухо наушник, и Эллен режиссирует его слова и действия. Созданная Котаром машина получает полную автономию, превращая его, демиурга, в один из своих винтиков, а затем саморазрушается. Фильм заканчивается на том, что театр-мозг «погорел». Трудно сказать, сгорел ли театр, потому что в мозгу Кейдена Котара произо-шли необратимые изменения. Или же, наоборот, распад сознания героя ускорился из-за пожара в театре. У Кауфмана получился бескомпромиссно мрачный фильм с аннигилирующим выводом в конце: все является всем (Everything is everything) и каждый является кем угодно, любым другим (Еveryone is everyone). Все границы между индивидуальными личностями разрушены, все переходит во все, а значит, и в Ничто. Высокий модернистский опус оказывается машиной отрицания и разрушения.

Чарли Кауфмана уже давно обвиняют в непростительном солипсизме. Эндрю Трейси в журнале Cinema Scope отметил, что Кауфман сумел создать такой механизм, при котором те, кто выступает с обвинениями в излишней депрессивности и мрачности, по сути критикуют не сам фильм, а личность его создателя. Он проводит параллель с Бергманом, сравнение, естественно, не в пользу Кауфмана: «Там, где у Бергмана интроспекция ведет еще глубже внутрь, Кауфман претендует на Высказывание с большой буквы, и эта попытка терпит полный провал». В развитии этой темы Трейси указывает, что подобная гигантомания с построением больших экстенсивных структур и стремлением ответить на «Великие вопросы» характерна для нынешнего американского независимого кино в целом и вписывает Кауфмана в линию, намеченную Коэнами в «Старикам здесь не место» и Андерсоном в «Нефти». И все-таки можно возразить, что у Кауфмана гигантомания медиируется личностью героя и вписанным в сюжет микро- и макрозрением. Гигантский театр Котара — осложненная синдромом Капграса защитная реакция на полупорнографические миниатюры его жены, оставившей в его психике неизгладимую травму. Модернистская гипертрофия творческого эго, бесконечное расширение сознания подрывают в фильме сами себя. Но эта сложносочиненная конструкция надежно защитила Чарли Кауфмана от ядовитых уколов критиков...отсюда