Отзывы на фильмы Тома Круза без оценки

…индикатор сверхценности подлинно-взаимных и душевно-бескорыстных отношений…

…только ещё начинающий, но уже серьёзно находящийся на грани полного разорения и обширного фиаско индивидуальный предприниматель Чарли Бэббитт (…Том Круз…) получает несколько решительно неприятных известий последовательно одно за другим. Во-первых — о безвременной кончине собственного родителя. Кроме того — о том, что все имущественные и фискальные права наследования покойного в размере более чем трёх миллионов свободно конвертируемых долларов США переходят согласно завещанию к некоему неназываемому и вообще неизвестному лицу, а вовсе не к самому Чарли. Следом за всем этим выяснится, что указанный выше непоименованный получатель посмертного родительского состояния — никто иной, как взаправдашний и единокровный старший брат персонажа Тома Круза по имени Рэймонд (…Дастин Хоффман…). Ну и наиболее обескураживающая подробность окажется в том, что старший из братьев Бэббитов, толерантно выражаясь, не вполне вменяем, не совсем здоров, да и попросту тяжело с рождения болен чем-то средним между синдромом острого психиатрического савантизма и инфантильного умственно отсталого аутизма…

…указанный перспективный обладатель миллионов ныне постоянно и безвыездно проживает в месте принудительного лечебно-врачебного содержания душевнобольных граждан и совершенно, например, не представляет, чем являются и насколько ценятся денежные средства и для каких целей они в принципе могут использоваться. Бегло и наскоро просчитав возможные последствия и руководствуясь исключительно корыстными и эгоистическими соображениями, Чарли принимает экстренное и неотложное решение выкрасть невменяемого Реймонда из психиатрического учреждения, дабы постараться путём уговоров, запугивания, подкупа и шантажа склонить старшего брата к нотариально заверенному отказу от права владеть огромным родительским наследством в свою, естественно, пользу…

…в сущности, внимательный зритель задолго до финальной развязки, самолично узрев зароненные искры взаимопонимания в ходе выяснения гениально-выдающихся способностей Реймонда к сверхбыстрым и нечеловечески сложным арифметическим подсчётам и мнемоническим приёмам абсолютного запоминания, в общем-то, приходит к умилительному пониманию, что меркантильные расчёты Чарли неминуемо сменятся трогательным расположением, практически братской любовью и обязательным по таковому случаю духовным и душевным перерождением. В итоге законченный, циничный и самовлюблённый эгоцентрист, вознамерившийся обманными методами завладеть злосчастными тремя миллионами наследства, придёт к осознанной и целиком бескорыстной необходимости душещипательного и милого опекунства над больным, но по своему очень жизнелюбивым и жизнерадостным же братом…

…фокус исполинского и колоссального успеха «Человека дождя» ничем особо не прославившегося и не примечательного голливудского режиссёра-постановщика Барри Левинсона сродни практически иррациональному арифметическому дарованию персонажа Дастина Хоффмана. Крепкая, но откровенно не хватающая звёзд с неба бытовая драма положений уже где-то в первой трети нарратива под диссонативный аккомпанемент невнятного бормотания старшего брата-аутиста и истерических, исполненных гнева и корысти воплей младшего брата-автодиллера неразличимо для зрительского внимания трансформируется в слепящий и чудодейственный актёрский бенефис Круза-Хоффмана. С разительно убедительной напряжённой и обволакивающей атмосферой деятельного бездействия. Событийной наполненности на квадратный сантиметр плёнки здесь — с гулькин, как говорится, хвост. Тем не менее, равнонаправленные сердечные, душевные и в лучшем из смыслов сентиментальные интонации кинематографического созвучия «Человека дождя» с его неумолимыми, но плавными и лёгкими акцентными смещениями на исключительные контуры межличностных отношений, в которых переломным моментом становится совместное посещение казино, понукают зрителя полноценно прочувствовать внутреннее эмоциональное обоих главных характеров и самое главное — обрести под умозрительный опускающийся занавес ленты понимание чувственной круговерти, происходящей у них в умах, душах и сердцах…

…«Человек дождя» — исполненная звенящей реальности невымышленная истинность авторской фантазии о том, что счастье, как ни крути, отнюдь не в деньгах, их количествах или материальном благополучии. Нет её, душевной благодати, ни в меркантильных радостях обладания, ни в рутинном водовороте потребления. А вот в моментах истинного, чувственного и бескорыстного благодеяния, духоподъёмной взаимопомощи и искренней безотлагательной поддержки можно обрести не только духовное равновесие, но и радостное успокаивающее понимание — настоящее счастье, оно всегда рядом с теми, кто истинно нам дорог, взаимен, великодушен и открыт…

…жутковатое и угнетающее ожидание длинной в тяжеловесный и рачительный полный метр…

…вот, к слову, игнорирующий и, пожалуй, как высокопарно это не прозвучало бы в печатном изъяснении, нивелирующий само понятие термина «специальные эффекты» кентавр от кинематографа за авторством режиссёра, провокатора и сластолюбивого обещанца Алехандро Аменабара. Его ленты (…вспомним где-то поблизости завалившуюся за половицу воображариума и напрочь отревьюированную «Агору»…) очень редко исполняют обещанное и максимально долго способны морочить зрительское восприятие. И дело здесь не в отсутствие качественности или, положим, художественно-идейной первоценности, отнюдь. Подобного добра-то как раз с экрана за время истечения хронометража отгружается навалом; только успевай прожёвывать и сматывать висящее с ушей. Всё дело, думается, в проклятом параллельном нарративе и вертикальном монтаже. Рекомые «Другие» по части означенного сложносочинённого доведения зрителя до намеренной аффектации, вполне себе способны брать всевозможные призовые золота на специальных тематических соревнованиях. Судите сами…

…Грейс Стюарт (…Николь Кидман…) с дочерью Энн и сыном Николасом живёт в наглухо зашнурованном и до жути готическом особняке, затерянном в неизведанных глубинах Нормандского побережья середины двадцатого столетия. Решительно все окна занавешены непроницаемыми десятикилограммовыми портьерами — дети страдают от редкой не то фобии, не то наследственного заболевания сопровождаемого синдромом аллергического невосприятия прямых солнечных лучей. Ни одну из внутренних дверей невозможно отпереть не затворив перед этим наглухо предыдущую — на этот счёт установлены агорафобические непреложные правила самой Грейс. Трое одиноких слуг особняка выглядят, разговаривают и ведут себя так, словно пару минут назад вылупились из желтовато-желчных страничных коконов «Дракулы» Брэма Стокера. Садовник слаб одновременно памятью, когнитивной координацией и, судя по всему, всей оставшейся головой; судомойка странна до удивления, патологически дурна собой и абсолютно, пугающе бессловесна по причинам психиатрического характера; а начальница импровизированного протокола рекомого макабрического имения повадками, мимикой и общим впечатлением разительно смахивает на всех разом плотоядных ведьм из неотцензурированного пантеона славных Братьев Гримм. Тем временем внутри жилого пространства принимается происходить вообще какая-то гоголевщина повышенного устрашения и сгущенной мистической концентрации. Рояли играют сами по себе, двери бьют зазевавшихся домочадцев по лицу, затаившаяся в непроглядных мрачных закоулках первозданная тьма со смертоносной ненавистью наблюдает за жильцами. А прекрасная как смертный грех Николь Кидман, судорожной хваткой вцепившись в охотничье ружьё устрашающего калибра, угрожает обрушить на проклятых полтергейстов все ветхозаветные кары земные и небесные…

…в уравнении спасения от сокрушительного провала у «Других» в слагательной части находится три основных позитивизма. Да, постный сюжет с привидениями без фокуса в постфинале был бы скучен до зубовной ломоты. Кроме прелестной Николи в ленте смотреть или восхищаться некем к величайшему от определения совсем. Но, во-первых: картина именно что суть псевдоготика. Об этом зритель начинает подозревать с самой начальной интерлюдии и формирует окончательное мнение задолго до эпилоговой кульминации. Этот ловкий стилистический трюк неожиданно срабатывает на максимально возможное погружение в сценарно-сюжетный омут «Других». Следующая заслуга открывается, как ни удивительно, в том самом дьявольском параллельном нарративо-монтаже. И здесь он играет только на пользу. Ведь незримое и, как впоследствии выяснится, отнюдь не метафорическое и вообще не закадровое проявление второй ветки сюжетного изложения очень многое объясняет и всё ещё больше запутывает. Ну, и третье — это абсолютно, в превосходящей степени восхитительная операторская работа. Крупные, драматические планы, особенно с Кидман, разительно центробежны. В такие моменты, когда камера фокусирует и форсирует происходящее потустороннее мракобесие вкупе с декомпрессией психики главной героини, экранные грани размываются и истончаются, проглатывая смотрящего целиком…

…рискуя тавтологически повторится в определениях, стоит всё же отметить, что роскошная Николь Кидман, заполняющая собой всё в «Других», что не есть воплощением адских сил зла и дьявольских отродий преисподней — главное преимущество и основное приобретение ленты. Характерность распадающегося рассудка матери, которая изо всех сил и не считаясь ни с какими возможностями защищает детей от замогильной агрессии, безо всяческих скидок и сантиментов поражает и завораживает. Кажется, сама камера при вхождении Николь в кадр трепещет, затаив дыхание, проявляя образ пронзительно голубоглазой Грейс жутко напуганной и отчаянно решительной. Нежно и бережно очерчивая героиню единственным светлым, тёплым и ярким пятном в общей мрачной и угнетающей палитре «Других»…

…и вот уже история происходящая рассказывает не о злобных призраках и коварных духах. Но говорит она об обречённом самообмане и о безысходных манипуляциях. О безнадёжных проступках и о горести упущенных возможностей. О сокрушительном бессилии, которое накатывает, когда близкие и любимые становятся чужими, другими. И о кошмарном ужасе, приходящем в ночи, гасящем надежды и мечты, сковывающем саму веру в жизнь. Потому как рано или поздно ко всем из нас является осознание: все мы для кого-то «другие». А настоящий и самый жутчайший страх отчаяния подкрадывается, когда «стать другим» для нас окончательно превращается в «быть другим» для близких, любимых и родных…

…настоящая фальшивость яви и мнимая реальность сна…

…Дэвид Эймс (…Том Круз…) — наследный принц эпохального издательского американского бизнеса и владелец сразу трёх элитных глянцевых журналов. Он невероятно обаятелен, положительно хорош собой, неприлично состоятелен, нестерпимо подтянут и отвратительно здоров. Ну и, как и положено богатею — бесконечно несчастлив и бездонно пуст внутри. Он с лёгкостью и практически вообще и совсем без усилий способен разделить, например, постель в своей дизайнерской спальне с ослепительной блондинкой из самой элитной светско-гламурной обоймы — Джули Джиани (…Кэмерон Диаз…) с полным и окончательным её на всё согласием. Решительно по прошествии утех не представляя, о чём с ней наутро беседовать, да и нужна ли она ему после бурной ночи в принципе. Своё ведомственное безразличие к чувствам окружающих у Дэвида выпестовано и доведено до поистине горменгастовых диспропорций. Он проявляет дежурную автоматическую улыбку на лице так споро и настолько привычно-машинально, что при взгляде на это у окружающих начинается нестерпимая зубовная ломота. У персонажа Круза есть, казалось бы, всё. Но, всё же, при таком изобилии, чего-то, как и всегда, начинает остро не хватать…

…совершенно не запланировано и предельно случайно гражданин Эймс встречает американку испанского происхождения Софию Серрано (…Пенелопа Крус…), которая, как ему от чего-то мерещится, могла бы заполнить собой все прорехи в его яркой и роскошной жизни. Сиюминутное очарование оборачивается чудовищным прозрением — съехав на скорости в полторы сотни километров в час с моста прямиком в железобетонную опору, великолепное бытие мажористого плейбоя Дэвида Эймса разбрызгивается вдребезги такими же великолепно сверкающими, но острой безобразности крохотными осколками. Беззаботный красавец-альфонс превращается в упрятанное под мерзкой силиконовой маской перекошенное чудище. Селекторные покои главы правления совета директоров скукоживаются до размеров камеры-одиночки подозреваемого в убийстве. Герой Круза теперь годен только лишь для участия в допросах, дачи показаний, мерзких эмоционально-жалостливых припадков и снятия принудительных психиатрических экспертиз…

…если подойти предельно объективно и незамутнённо — воплоти господина Эймса на экране кто-то другой, подобные подростковой ценности сюжетно-сценарные перипетии скоропостижно и без сожалений можно было бы спускать в адово жерло сопливо-мелодраматического угара самого незатейливого пошиба. Это нынче Том Круз — звезда изящных, но целиком и полностью гормонально-адреналиновых, напрочь физиологических боевиков. Честно признать, некоторые образцы его кинотворчества, впрочем, имеют все шансы заставить думать и задумываться. Современные «Обливион» и «Грань будущего», например. Тем не менее, именно в «Ванильном небе» поставленные режиссёром-оскароносцем Кэмероном Кроу не акробатико-физкультурные упражнения, но взаправдашние психологические и моральные испытания, подкреплённые мучительными внешними и внутренними трансформациями выполнены со стороны Круза просто превосходно. И данный личностный результат остаётся непревзойдённым и по сей день…

…драматическое насильственное и противоестественное изменение облика Дэвида влечёт за собой тягостное внутреннее перерождение с глубоко отрицательным ударением. Автокатастрофа и обвинение в умышленном убийстве действуя зеркально, с равным усилением искажают персонажа Круза и внешне, и извращают до состояния кошмара наяву внутреннюю душевную организацию. Беззаботный повеса генетически не способный к рефлексии, начинает буквально травить себя собственной немощью и гамлетовскими страданиями. Виртуально-фрейдистской подтекст, выворачивает лицевую сторону жизни Дэвида наизнанку, реальность трещит по швам и разрывается на клочки, обнажая подспудную невыносимость и тяжесть бытия. Эймс внезапно выясняет для себя, что представители «Золотого миллиарда», как и все прочие, тоже рыдают и корчатся от страха и боли, страдают от покинутости, ненужности, одиночества и непонимания. Ведь за деньги можно купить, конечно же, абсолютно всё. Но только не счастье, не искреннюю заботу, не любовь, ни дружбу, ни преданность. Нельзя оказывается купить заново настоящего себя…

…глубокое рецензентское разбирательство «Ванильного неба» без преступного пересказа хотя бы и малой доли здешних бесконечного изящества и сложносочинённой гениальной структуры сюжетных увертюр определённо невозможно. Посему, резюмируя, хотелось бы отметить ещё кое-что. Да, как уже сказано выше по течению, шекспировского калибра трагедия в ленте не сбавляя ни градуса в общей качественности, оборачивается по ходу движения нарратива эпохальными душевными метаморфозами, страданиями и душераздирающей развязкой. Здесь никто не переигрывает, ничего не выставлено нарочито и напоказ. Характеры героев, их внешние диалоги и внутренние монологи гениальны. Дэвид Эймс — главная роль Тома Круза. Теперь, по прошествии почти двадцати лет, это обозримо как нельзя лучше. Это персонаж и повествование, которые он прожил и просуществовал до предела органично. Из-за чего в первую очередь и составилось «Ванильное небо» как такая картина с которой решительно невозможно договориться, с ней нельзя пойти ни на какие компромиссы. Но главное здесь всё же то, что все расследования и доискивания до подлинных причин и реальных, а не навеянных кошмарами обстоятельств — всего лишь роскошный и великолепный инструмент. Как бы кощунство по отношению к подобной гениальной без преувеличения это картине не звучало. Все эгоцентрично-философичные и экзистенциально-нравственные уравнения не являются, к счастью, в «Ванильном небе» самоцелью. И в болезни и в здравии, и в счастьях и в горестях, в жизни и за ней высшей ценностью героев здесь остаётся Любовь. Ведь, как практически слово в слово скажет перед финальными титрами Дэвид Софии: «…я люблю тебя. И в другой жизни мы тоже непременно встретимся. Даже если будем кошками»…