Bozon, Serge. Отзывы на фильмы

Клетка пошла искать птицу

Ты достаешь куклу из самого дальнего ящика. Снимаешь кукольную одежду. Гладишь ее длинные светлые волосы. Устанавливаешь в любые позы. Дотрагиваешься до самых запретных мест. Никто об этом не узнает. Кукла не сможет раскрыть твоих тайн. Она будет молчаливо выполнять условия неписанного договора. Ритуал проводится снова и снова. Каждый раз до желанных пульсаций, учащенного сердцебиения, расширенных зрачков. Но кукла не похожа на них. На тех, кого ты ожидаешь увидеть. Ты бы хотел большего. Тогда ты вспоминаешь о фотографиях. На них твоя кукла обретает человеческие черты. Теперь ты коллекционер. Теперь ты ценитель искусства. Теперь это так называется. Все приобретает другие формы. Кукла заброшена. Мысли — нет.

В этой комнате пахнет сухими цветами и женскими духами. В этой комнате пахнет старыми портьерами и пылью, намертво впитавшейся в обивку софы. Осколки света впиваются в рыхлый бархат, путаются в светлых кудрях. Жемчужные нити скользят по гладкому, хрупкому, бледному телу. Детские пальцы обвивают белоснежный череп. Пеньюар задирается, оголяя бедро. Щелчок. «Раздвинь ноги. Еще больше». Щелчок. «Это красиво». Ребенок старательно раздвигает тонкие ноги в ярко-красных чулках. «Убери руку оттуда. Не думала, что ты с комплексами». Ребенок принимает нужную позу. Ждет щелчка затвора, как доказательства, что все сделано правильно. Ребенок следит за мимикой матери, стоящей по ту сторону объектива. Старается считать эмоциональный посыл. В этой комнате пахнет опиумом и пороком. В этой комнате пахнет нереализованными амбициями и искусством. В этой комнате пахнет смертью. Здесь два мертвых человека. Но на самом деле никто не умирал.

«Фотография — вызов вечности» — говорил Жорж Перек, не уточняя при том, кем этот вызов должен быть брошен — фотографом, моделью, мыслями, зафиксированными светочувствительным материалом или случайным стечением обстоятельств. Но вызов быть должен. Вечность холодна и расчетлива, ей нет дела до кровных связей, материнской любви, в ее системе не действуют традиционные законы и нормы морали. И если для того, чтобы не оказаться в полном забвении, нужно будет толкнуть своего ребенка за черту — так ли это важно? Если матери будет нужно самолично раздвигать ноги своей дочери для удачного кадра, чтобы однажды обрести бессмертие — так ли это важно? Если нужно будет сломать собственное чадо, переломить хрупкую и, в силу возраста, еще полую душу — так ли это важно?

Практически автобиографичная лента французского режиссера Евы Йонеско (которая сама и является прототипом юной эро-модели), повествует о смерти при жизни. О том, что «родитель» — производное от слова «родить» и вовсе не обязан заботиться, любить и переживать за свое чадо, иначе он был бы «любитель» или «защищатель». О том, что резистентность детской психики хороша только на первый взгляд, а на деле лабильна в контексте замещения дискомфортных реалий на удобные иллюзии. О ребенке, психологически страдающем от эгоистичных псевдобогемных экзерсисов матери, но не имеющего права ни морального, ни физического покинуть клетку, выданную от рождения, только благодаря кровному родству и убеждающего себя снова и снова, что цель духовна и прекрасна, и стремящемся стать лучшей в том, о чем ее просят, старатель принимая «грязные» позы. О том, что кровные узы гораздо чаще становятся адской клеткой, чем может показаться. О двух мертвых девочках. Маленькой, которую лишили законного права на детство и большой, которая так из этого детства выйти и не смогла. Осталась в нем, как в плену.

Не бывает черного и белого, хорошего и плохого. Не бывает добра и зла. Нет ничего, что предстает в единственной форме и не имеет вариаций под преломлением точки зрения. Ответы в глазах смотрящего. Являются ли фото полуобнаженной девочки искусством или порнографией, эстетикой или грязью. Действительно ли это художественный образ или продукт больной психики ее матери, основанный на материализме и расчете. Однозначного ответа так и не нашли, хоть прошла уже почти половина века с первой публикации. Ясно одно, происходя от старославянского «искоусъ», термин искусство впитал в себя его трактовку, как «истязание или пытка». И в конкретном случае, можно прочувствовать это каждой клеткой. Но если истязание рождает красоту, разве оно того не стоило?..

Я не мастер писать отзывы на фильмы, особенно на те фильмы, которые оставили в моей душе след. Казалось бы, такой глупенький, сказочный сюжет, а как много мыслей в него смогли заложить. Сколько простых (опять же, казалось бы) истин в нем включено. И любовь, и привязанность, и семейные отношения, и дружба. Все в простой истории о людях. Конечно, не обошлось и без магии, но может это и не магия была?

Но наверно самое волшебное в фильме представляла Валери Лемерсье, которая играла главную роль. Она смогла сыграть одновременно сильную, заносчивую женщину в духе Миранды Пристли и смешную, пугливую девчонку. От нее исходила такая химия, что она просто перекрывала всех, кто был рядом с ней. Это еще с трейлера сносит и весь фильм ты просто пребываешь в ее власти. Невозможно отвернуться, вдруг пропустишь кадр с этой безумной актрисой.

А концовка...В самом конце героиня Лемерсье произносит фразу, от которой растаяла даже такая не любительница романтики как я.

В общем, фильм попал в мои любимые и даже более того, я однозначно буду пересматривать его много раз.

Вот если бы я взрослела вместе с Ивом, держала бы ему булавки на примерке платьев, была его духовным лицом, которому он исповедывался, отплясывала бы на танцполе, запивала таблетки шампанским, рукоплескала его триумфу и провела бы его в последний путь, я бы, закурив сигаретку, потягивая шампанское и глядя на этот набор кадров, такой бесмысленный, сказала бы «Ах, как же мы кутили, как прожигали жизнь и как ты, мой бедный Ив, был пресыщен этой жизнью и одинок во всей этой толпе».
Да… Но так как свою прошлую жизнь я явно прожила не так, то у меня была одна мысль, что я в дурдоме. Кто все эти люди, откуда они взялись, для чего? Что здесь черт возьми происходит?
Это не история дома моды, бренда и места Сен Лорана в мире моды. Это не история человека, гения, новатора в этом богемном мире. Это чья то извращенная галлюцинация. Это калейдоскоп: ярко, атмосферно-но абсолютно бестолтоково. В фильме нет ни малейшего сюжета, нет связующей нити между всеми этими разноцветными кадрами. Люди, люди, платья, люди. Ощущение, что ты на вокзале, где все снуют, чем то заняты, куда-то идут, что-то говорят. Но что это все значит? Ничего.
Единственный плюс во всем этом нечто это Гаспар. Его создание образа, его жесты, его руки и его глаза…Рефлексирующий, застенчивый, порочный…Но все это без толкового вменяемого сценария, без четкого понимания зачем все это делается режиссером и что он хочет сказать и показать выглядит как пробы, портфолио талантливого актера. Он сотворил образ, но к сожалению, он бессилен создать фильм.

Это так по-мужски - бросать своих любимых после первой и единственной страстной ночи, считать что секс это просто секс, без обязательств и без предательств, банальный позыв тела, жаждущего новую плоть. Лицо Жюльена укутано вуалью покровительственной тьмы, слова здесь лишни и ничтожны, хотя они будут произнесены, конечно, шепотом, вполголоса, брошены окурками вслед, небрежно и поспешно, в то время когда глаза их пересекутся в единой точке, взгляды зарифмуются, а пространство синей комнаты, ставшей их личным раем на одну лишь ночь, такую теплую и такую нежную, кажется череcчур уютным. Обманчиво уютным. И из этой каморки, пропахшей страстью, похотью, спермой и кровью, он вырвется наружу, войдя в пределы адского четырехстенного гроба, разбитого паутиной решеток. Заложник своей сиюминутной влюбленности, принятой за любовь.
Это так по-женски - страдать, извиваться в клубах дыма беспечной страсти, позволять себя любить и жестко, и больно, и нежно, не замечать призраков прошлого и бежать, бежать, бежать от настоящего. В никуда, в эту синюю комнату, где их лишь двое, и лишь сладостная темнота укрывает их обнаженные тела, танцующие свой бесконечный танец. Эстер не боится ничего, ей нечего скрывать, и она готова на все, ради очередной встречи, ради нового акта страсти в Синей комнате, но жаль что не Красной. Да, возможно, это ее последний шанс на настоящую любовь, на неподдельное чувство, без фальши семейственности, без притворства счастья, без лукавства удовлетворенности. Но, увы, эта ночь, это утро стали последними в ее жизни, хотя она по-прежнему продолжала считать, что даже смерть не разлучит их.
Представленный впервые в рамках прошлогоднего Каннского кинофестиваля, шестой фильм Матье Амальрика-режиссера, 'Синяя комната' 2014 года лишь формально привязан сюжетными стежками к одноименному роману небезызвестного французского автора многочисленных детективов о комиссаре Мегрэ Жоржа Сименона. Используя лишь фабулу литературного первоисточника и детонирующий ближе к финалу тротил напряженной и неожиданной развязки, Амальрик в большей степени создает не чуждое ему жанровое кино со всеми своими привычными маловыпуклыми формами, а фильм-созерцание и фильм-отрицание, ни отмежевывающийся ни от сонливого шарма французского нуара, ни от постмодернистских украшательств 'новой волны', существуя на определенном стыке, срезе эпох и кинематографических воззрений, а потому претендующий на некую авторскую самобытность и отсутствие дополнительного контекста, что делает 'Синюю комнату' не столько острокритическим авторским высказыванием на злобу дня при изначальных возможностях материала, а эдаким монотонным размышлением вполголоса, почти шепотом, на вечные темы любви и смерти, вырванными страницами из интимного дневника влюбленной и порочного, который Амальрик дает на миг прочитать всем зрителям. Очевидно, что 'Синяя комната' - герметичное кино - ловко зарифмовывается с 'Летней ночью в городе' Мишеля Девиля не только своим первородным родством общего замкнутого художественного пространства, сначала представляющего из себя комнату в отеле, где нежатся обнаженные служители Эроса, потом - комнату для допросов, а в финале - тюрьму, не только наличием в центре всей драматургии фильма обособленно символичных Мужчины и Женщины, но - темой любви, которую понимают оба персонажа фильма очень по-своему, очень по-разному, а потому их чувство, зародившееся инстинктивно, как зов плоти, обречено уже по факту зародившегося между ними взаимонепонимания, тотального отсутствия точек соприкосновения на дальнейшее их бытие или небытие. Кажется, что Амальрик сперва создает удушающий драматургический четырехугольник из Ночи, Любви, Страсти и Убийства(обобщенно Смерти, конвульсивного и компульсивного слияния Эроса и Танатоса) с тем намерением, чтобы в дальнейшем, в рамках лапидарного нарратива, превратить его в роковой треугольник из тем Ночи, решившей все, Любви, разрушившей жизнь, и Страсти, испепелившей душу, оставив напоследок в качестве главного последствия Убийство и Смерть, которая расчеловечила и без того неидеального человека. 'Синяя комната' - это история одной любви, ставшая историей одного преступления, тогда как сама любовь в картине и есть тем наивысшим видом преступления, наказание за которое всегда приходит; тем омутом, бросившись слепо в который можно утратить самое себя, растворяясь без остатка в другом человеке, намеренно идеализируя его, чудовищно боготворя и не видя, что сумрачный объект страданий является всего лишь смутным субъектом желаний, а желание это еще не любовь, но уже и не страсть, которая движет Жюльеном и Эстер в пору их рокового пребывания в Синей комнате.
Все синее, озаренное божественным цветом, неподдельностью искреннего чувства. Теплом тел, извивающихся в танце обоюдоострой страсти. Все синее, как колер праведного правосудия, которое решит судьбу того, кто слишком был жесток со своей первой и последней настоящей любовью в жизни. Все синее, цвета моря, в котором хочется утонуть, забыться, захлебнуться, поглотиться в бесконечном водном мареве, и перестать любить. Но это невозможно, ибо, перестав любить, перестаешь жить, ты уже мертв и бездыханен. Жюльен и Эстер любили друг друга, и в эту ночь любовь зарифмовалась с кровью, а преступление по страсти стало финалом страстного преступления любви, для которой не может быть рамок просто потому, что любовь безгранична и беспощадна. Любовь - это дьявол, толкающий в пропасть, в пасть адову, но отчего так приятно и сладостно туда падать, не жалея ни о чем и ни о ком?

Я влюбилась в этот фильм, в каждую его минуту, в каждый кадр; он не отпускает, да и не хочется, чтобы отпускал.
С помощью скачков во времени жизнь Ива передаётся потрясающе. Да, флэшбэки не для неподготовленного зрителя, но если вы любите их, смотреть стоит.
Надменный, но скромный, одержимый, амбициозный Сен-Лоран совмещает в себе и в своём творчестве несовместимое. Разврат, наркотики, голые модели, не стесняющиеся своих тел, что еще ждать от законодателей моды? Ив - божество, и говоря: "Все ничтожны, кроме меня", - он слишком прав.
Великий кутюрье добивается гениальности, уничтожая себя, стараясь перенестись туда, где обнаружит новые мановения для своих эскизов. Он становится известней своей одежды, и остаётся только повторять, словно мантру: "гений, гений, гений".
Последние кадры завершают всю картину. Время скакало, и вот оно остановилось, обесмертив это имя. Ив Сен-Лоран сделал своё дело, уважая женщин. Он тратил всего себя на понимание их сути, и старался отдавать больше того, что давали ему те, кто были рядом (мама, Бетти, Лулу).

Из запоминающихся сцен, безусловно, стоит выделить знакомство с его любимицами, с теми, кто показал, как свободна может быть женская мода - непокорная Бетти, движимая волнами музыки, и Лулу "черт знает что, но я без ума".
Так же балл за музыкальное сопровождение фильма и, особенно, за "Ave Maria".

Обойти стороной актёрскую игру Гаспара Ульеля было бы преступлением. Он сделал этот фильм полноценным и незабываем. Он будто зафиналил эту картину своей улыбкой, говоря: "Ты ещё вернёшься, чтобы посмотреть это снова".
И я вернусь.

Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины. Но для тех, кто лишен такого счастья, есть я.